Но на тощую мелкую густерку злится - только объедает все тесто на крючках, да и вообще это дрянь. А порядочный лещ притих, небось, где-нибудь в глубине и в ус не дует.

Сменяет рыбак тесто на мотыля, мотыля на дождевых червей, пробует и на малька ловить - где там! Наверно, холодно, рыба еще как следует не оттаяла для новой жизни, и к ней не вернулась ее обычная прожорливость. Ну да ладно - чего нет, того нет. А чего нет - то будет! Вот погорячей засветит солнышко, прошумит теплый дождик…

Но так или иначе, а в следующее воскресенье рыболов опять отправляется с удочкой к воде… Помогай тебе покровитель рыбачков и сам, как известно, завзятый рыбак - апостол Петр!

Папаша Зоула был сыт по горло этим проклятым никчемным сидением у воды. Рыбам и людям на смех! Уж если не клюет плотва, не берут лещи, ельцы, бычки-подкаменщики, если и голавли не интересуются сладкими спелыми черешнями и лини пренебрегают крупным сочным мотылем, а сазанчики отворачиваются от ароматной манной каши и молодой картошки, - ну, тогда только и остается убить время еще на то, чтобы попытаться подцепить угря. Следует заметить, что о жерехе папаша даже и думать не хотел, потому что этот постреленок ловится только на блесну, а с ней вылезать было еще рано. Ничего, пусть подрастут к осени… Покосившись на воду, он подумал об этих сорванцах во множественном числе, потому что в старице Влтавы в те дни лопало рыбью икру огромное множество жерехов.

Так, стало быть, - гришки-угришки, как дразнил их папаша Зоула, когда был в хорошем настроении… Чаще же, по сходству со змеями, он называл их просто гады. «Гады тут, конечно, имеются, об этом и говорить нечего… - соображал он.
– Каждый год мы их вытягивали более чем достаточно. Прошлой весной, например, придет человек к реке, насадит дождевого червя и через минуту - уже подцепил. Правда, иной раз гришка сам оказывался не намного больше того червя, но все-таки он попадался!… Ловились - это их места! Сколько раз было, - прямо невероятно!

Хотя бы вот случай с редактором из Рокоски! Приехал в воскресенье в девять часов утра к реке, с одной-единственной удочкой: так, проветриться. Солнце печет, как ненормальное! «Я бы и к реке не пошел, - говорит мрачно (у него жена болела плевритом), - так доктор прописал ей компрессы. Через каждые три часа менять. Ну, стало быть, три часа у меня свободных. Чем заняться? Жена сама говорит: «Поди, милый, посиди у воды». Ну, взял я удочку и вот…» Редактор насадил на крючок червя и яростно закинул леску в воду. Я себе думаю: где там на червя в такую жарищу! Ну, сидим, беседуем. А не прошло и четверти часа - вот ведь штука!
– колокольчик! Через секунду опять, и конец удилища закачался. Я ему: «Тяните, на крючке что-то есть»… Редактор хватает удочку - вот он уже тут: гришка, прекрасный гришка - и здоровый, не какая-нибудь там мелкота… Вот ведь как, против всяких правил, в самый припек, среди бела дня. Стало быть, были они здесь. Не сомневаюсь, что и сейчас прячутся. Только как за них взяться?»

Папаша Зоула прикидывал и так и эдак, пока, наконец, не додумался вот до чего. Поздним вечером, вернее, ночью, он взял электрический фонарик и жестянку и отправился в парк на Замец- кой горе собирать выползков. Утром он опять был у воды и разбросал приваду. Вечером забросил в «подготовленную» воду две мощные донки с колокольчиками. На крючках крутились прекрасные выползки, товар экстра, как он хвалился. Поставил, закурил трубку и стал спокойненько ждать: ведь угорь обычно клюет, когда стемнеет. Но пошел девятый час, смеркалось, вдобавок на небе тучи - от них вода стала почти черной, духота, дождик собирается… То есть погодка славная, как на заказ, - а гришка не берет и не берет, хоть бы тебе что. За рекой в Голешовицах часы пробили девять. Рыболовы уже сматывают удочки и подтрунивают над папашей - не забудь, дескать, если останешься тут на ночевку, что ловить можно только до десяти, иначе, того и гляди, будешь объявлен браконьером, человеком в темноте опасным для населения реки… Кто-то пропел ему даже его собственную поговорку:

Я домой не пойду,

Я еще подожду,

Что удастся мне поймать -

Кошкам я могу отдать…

Папаша Зоула начал выходить из себя. Наконец смотался последний рыбачок и Зоула остался на берегу один. Зло его брало: неужели вся его основательная подготовка - впустую?

А время летело просто сломя голову. Из-за реки доносился через отмеренные пятнадцатиминутные интервалы бой часов, и каждый раз эти четверть часа оказывались непостижимо краткими. Нет, невозможно, чтобы время мчалось так быстро!
– и Зоула ругнулся. Он смотрит на свои часы. Да, они показывают на несколько минут меньше, но большой разницы это все равно не составляет. Папаша яростно дымит, таращит глаза, чтобы не потерять в сумерках из виду кончики неподвижных удилищ и, так сказать, сам считает минуты, не доверяя часам,

Без четверти десять он вздохнул и плюнул. Проворчал с горьким упреком:

–  Ничего, придете ко мне когда-нибудь в другой раз! Я тогда вас угощу, нахалы бессовестные!…

И стал собираться. А в это время на шоссе за ним уже наблюдал инспектор. Скрытый в темноте за стволом каштана, он только ждал боя часов, чтобы наброситься на папашу и отобрать у него удостоверение и удочки. Инспектор был уверен, что дождется своего и браконьер от него не уйдет, потому что разве сможет оторваться в самое подходящее для клева время человек, который решил во что бы то ни стало выудить угря?… Пусть пройдет несколько минут одиннадцатого: если удочка еще будет в воде - всему конец! Инспектор подстерегал рыболова, как рысь…

Без десяти десять папаша Зоула вытащил первую донку. Физиономия у инспектора вытянулась от горького разочарования. Без пяти десять папаша приступил ко второй. Теперь инспектор уже не прячется, он сдается, так как нет сомнения, что рыбак - честный охотник-спортсмен. Инспектору даже немножко стыдно. Он радушно направляется к Зоуле, но вдруг останавливается как по команде. И Зоула тоже: вечернюю тишину внезапно прорезает колокольчик. Один раз, другой, третий - коротко, сильно. Черт возьми, кто-то злобно и крепко дергает леску!