— Он разгонится до 350–380, — Макс размышлял вслух.

— И доползет до аэродрома с сухими баками.

— Может, он вообще сегодня не вернется?

— Сплюнь! — резко отреагировал Владимир.

Не хватало еще беду накликать. Суеверным Ливанов не был, обычный воспитанник советской атеистической школы, но в жизни все бывает. Тем более это уже вторая за сегодняшний полет оговорка по поводу Гордеева. Как бы действительно не разбился, погода над домом паршивая. Полчаса назад передали свежую метеосводку — над Северной Францией и Голландией плотная облачность. И не рассеивается, зараза! Англия прочистилась, а у нас все глухо. Только нижняя граница облачности местами поднялась до трехсот метров.

— Я говорю, — пояснил Макс, — Дима пошел через Эдинбург, пристроился там к немецкой группе и топает с ними в Норвегию.

— Лейтенант Гордеев это может, — согласился прислушивавшийся к разговору по СПУ Сергей Зубков, — он намедни рассказывал, что мечтает попробовать селедку по-норвежски.

— Брось. Не полетит он в Норвегию, его сейчас из Ла Буржа силком не вытянешь.

— Ну, да, — хмыкнул Макс, — втюрился Гордеев по уши. Третье увольнение, и все в гости к своей Саре спешит.

— Бывает. Заодно нас вытаскивает в город. Нельзя товарища на растерзание местным красоткам бросать.

— Не красоткам, а красотке. И как будто ты сам не рад встречам с Элен, — резонно замечает Макс.

— Я только чтобы Диму поддержать.

— Так мы тебе и поверили! — хором отвечают Хохбауэр и Зубков.

— Молодцом, товарищ старший лейтенант, — добавляет Сергей. — Если девушка так хороша и мила, как рассказывает лейтенант Хохбауэр, мы тебя всегда поддержим. Не посрамите честь советской дальней авиации.

— Ну, вы даете! — Владимир чувствует, как наливаются огнем уши.

Элен действительно красивая, милая девушка, но не до такой же степени. Разумеется, Владимир испытывает к ней симпатию, но не более того. Он с радостью сопровождал Диму на свиданиях, выполняя роль «флангового прикрытия» и отвлекая на себя подругу Сары. Как объяснили девушки, в городе косо смотрят, когда молоденькие мадемуазель вот так знакомятся с оккупантами. Сказано это было извиняющимся тоном, но Владимир все понял. Местные еще не делали различия между русскими и немцами. И мы, и они были для французов чужими.

Ради приличия Сара брала на свидания подругу. Тем более что семья у нее строгая, отец и брат серьезно относятся к друзьям девушки. Так и вышло, что трое летчиков при первой же возможности вырывались в город и искали встречи с Сарой и Элен. Друга надо спасать. И как-то незаметно вышло так, что Макс больше держался в стороне, брал на себя роль переводчика, Владимир занимал светловолосую миловидную Элен, а Дима ухаживал за Сарой.

— Не тушуйся, — рассмеялся Хохбауэр, — все у тебя получится. И Димке поможем в беде. Только смотри: с Абрамовым сам будешь разговаривать.

— А он-то при чем?

— Мы здесь не навсегда. Добьем островную гадину и вернемся домой в Союз. А как девушек бросать? Придется тебе с Гордеевым идти на поклон к помполиту, просить за невест, чтоб им советские паспорта дали.

— Дима пусть идет, — согласился Ливанов, — а мне не к спеху.

— Не понял, командир?

— Я тебе повторяю: у нас с Элен ничего серьезного нет и не будет! — жестко, с нажимом, по слогам произнес Владимир.

Он действительно не собирался строить отношения с француженкой. Да, Элен девушка хорошая, но… Владимир Ливанов до сих пор не мог забыть свою первую любовь. До сих пор винил себя в том, что все так вышло. Дурная история, о которой он никому никогда не рассказывал. Запретил себе даже вспоминать о Настюшке, только иногда по весне сердце ныло, а душа рвалась лететь в родной город, туда, где на кладбище лежит его сердце.

Так, за разговорами, незаметно летит время. Ребята даже не заметили, что черную, испещренную зыбью поверхность моря закрыла серая пелена. Под крылом бомбардировщика, куда ни кинь, все затянуло темной хмарью.

— Командир, — звучит тревожный голос Зубкова, — с земли передают: в районе аэродрома низкая облачность. Ветер 12 м/с.

— Проклятье!

Топлива на полтора часа полета. Удастся ли сесть на свой аэродром, непонятно. И куда лететь, если площадку закроют, тоже неясно. Хорошо, если дотянем до запасного аэродрома. У Владимира от таких мыслей неприятно засосало под ложечкой.

— Штурман, сколько осталось до Ла Буржа?

— Сто восемьдесят километров, сорок минут лету, — меланхолично отозвался Макс.

Хохбауэр сам был неприятно поражен тем, что метеорологи ошиблись. Проморгали, заразы, не учли ночной бриз, клизмы очкастые!

Неожиданно заработала рация ближней связи:

— Как только пересечем береговую черту, включить навигационные огни, — посоветовал капитан Страхов, — просигнальте ведомым.

Хорошая идея, и как всегда, о такой простой вещи все позабыли. За последние дни летчики отвыкли летать с огнями. Сама идея включить сигнальные фонари прочно вошла в разряд бредовых, самоубийственного идиотизма. А между тем риск напороться над Францией на вражеский истребитель ничтожно мал. Сия величина стремится к нулю и при здравом размышлении может не приниматься во внимание.

С другой стороны, немецкая ПВО сто раз подумает, прежде чем открывать огонь по летящим с навигационными огнями самолетам. Уже бывали случаи дружественного огня, ребята из базировавшейся поблизости эскадры «Ю-88» рассказывали: пару раз их обстреливали свои зенитки.

И лететь группой через плотную низкую облачность лучше всего с огнями — так безопаснее.

— Ночью аэродром бомбили, — это опять Сергей Зубков, — майор Чернов советует быть осторожнее, на поле воронки.

Час от часу не легче. Ливанов невольно скрипнул зубами и стиснул руками штурвал. Лимит везения на сегодня явно исчерпан, следует быть осторожнее, если не хочешь навсегда остаться на земле или под землей, в уютной персональной квартирке на глубине два метра. Что, в принципе, для летчика одинаково.