– Потому что я получил предложение, от которого не смог отказаться, - ответил Чарльз откровенным и радостным тоном.
– Годы, которые я проработал в "Нью-Йорк Таймс", были полны удовольствий, но в глубине души у меня была мечта, и сейчас мне предлагают возможность ее исполнить.

– Но все же Вы останетесь журналистом, - сказал актер, кладя ногу на ногу и с интересом смотря на журналиста.

– Конечно. Только в другой сфере. Я всегда хотел работать политическим корреспондентом за границей, и, наконец, у меня появилась такая возможность.

– Понимаю... на новой работе у Вас будет больше приключений, чем было в театральной среде, да, Эллис?
– спросил актер, улыбаясь с чашкой чая в руке. Эллис не мог не подумать, что человек, который сидит перед ним сейчас, так разительно отличался от того, кого он однажды встретил в баре.

– Должен признать, что сначала мне показалось немного скучным работать для новостей искусств и спектаклей, - ответил Чарльз, - но не потому, что мне не нравилась эта тема, а потому, что в свои студенческие годы у меня были другие планы относительно своей карьеры. Но со временем мне удалось почувствовать себя достаточно умиротворенно, работая на критику театра, однако мне не хотелось упускать возможность воплотить в реальность свою мечту.

– Я думаю, что мистер Хиршман был очень хорошим учителем, - предположил актер, откидываясь на спинку кресла, в котором сидел.

– Он превосходный критик, но я должен сказать, что работать на него было делом не из легких.

Гостеприимный хозяин разразился смехом, думая о старом критике, который разрушил карьеру многих людей, и о его смелости высказывать свои мнения о своей фиглярской и литературной работе.

– Я представляю, что Вы имеете в виду, - сказал мужчина тоном, в котором чувствовалась некая ирония.
– Действительно, у мистера Хиршмана очень тяжелый характер. Хотя, будучи его объектом... Скажем так... Он тратил не очень много времени на обдумывание своих профессиональных, но не слишком благоприятных комментариев по поводу моей работы.

– Да, мистер Грандчестер.
– ответил Эллис, улыбаясь.
– Но в действительности у мистера Хиршмана лучшее мнение о Вашей работе, которое он не позволяет Вам увидеть. А так как я больше не буду на него работать, могу рассказать Вам это, - сказал он заговорщицким тоном, и актер поднял бровь, заинтригованный комментарием Элиза.
– Мистер Хиршман на самом деле считает Вас превосходным актером, но думает, что было бы излишнем говорить и писать об этом, потому что если бы он сделал это, то Вы бы превратились в пустого и тщеславного человека. Простите то, что я Вам сейчас скажу, но это слова моего начальника. Итак, согласно мистеру Хиршману, Вы и так уже достаточно высокомерны, он не хотел бы ухудшить это своими похвалами. Так что с каждым едким и ненужным комментарием, которые Вы читали о своей работе, правда была изложена лишь наполовину, - закончил Эллис, закрывая глаза, а Грандчестер от души посмеялся.

– Бог мой, Эллис! Вы знаете, то, что Вы мне сейчас рассказали, говорит мне и моя жена на протяжении уже нескольких лет, а я никак не хотел поверить в это?
– сказал актер, отсмеявшись. Эллис был очень удивлен, так как никогда раньше не видел Грандчестера в таком хорошем настроении и такого откровенного перед началом интервью. Хотя, он должен был признать, что давно уже не брал интервью у этого актера. Эллис оставил место репортера, чтобы работать помощником в отделе критики, и занимался этим вот уже девять лет.
– Ну, хватит этой болтовни, я понимаю, что Вы здесь ради интервью, а не для того, чтобы болтать о благословенном мистере Хиршмане. Можете начинать, - сказал, в конце концов, актер, вновь становясь серьезным.

– Спасибо, мистер Грандчестер. На самом деле, мне хотелось взять это интервью из-за сентиментальности, - признался журналист, также отбрасывая веселье.
– Моя первая работа для "Нью-Йорк Таймс" состояла в том, чтобы взять интервью у Вас, тогда еще начинающего актера, но уже с определенной репутацией, и я хотел закончить свою работу, взяв интервью у Вас сейчас - уже известного актера. Вы помните тот случай, сэр?

– Конечно! Как это можно забыть?
– ответил актер.
– На самом деле, я у Вас в долгу после этого случая. Спасибо Вам еще раз.

– Никоим образом. Это было вопросом чести, - просто ответил Эллис, и актеру понравилась реакция журналиста.
– Хорошо... Тогда мой первый вопрос немного связан с этим, если Вы позволите.

– Вперед.

– Говорят, что Терренс Грандчестер очень сильно изменился после войны. Лично я думаю, что это верно, но что думаете Вы по этому поводу?

Терренс слегка улыбнулся, ставя полупустую чашку на стол, и несколько секунд спустя, решился ответить на поставленный вопрос.

– Я думаю, что это верно. Когда на глазах у человека происходят ужасные вещи, он волей-неволей меняется, как изменился я и многие другие, кто был во Франции во время войны.

– Однако я бы сказал, что этот опыт дал хорошие результаты, - прокомментировал Эллис и ждал реакции Терри. Молодой актер встал и подошел к окну, которое выходило на задний двор дома, и простоял несколько минут молча, смотря во двор. Потом он улыбнулся и повернулся к репортеру.

– Подойдите сюда, Эллис, - позвал он его, махнув рукой.

Журналист встал и приблизился к окну. Оттуда можно было увидеть большой сад, окруженный высокими дубами. Два ребенка с различной внешностью - старший с каштановыми волосами и младший с такими же белокурыми волосами, как и у девочки, которая открыла дверь репортеру, - играли в деревянном домике, который им построили на одном из деревьев. Они выглядели занятыми, поднимая игрушки и плетеную корзину с лакомствами в свой тайник между ветвями.