Благороднее обвинять себя, чем оправдывать, особенно если кто прав.

Благородство состоит из добродушия и избытка доверия.

Богу, который любит, не делает чести заставлять любить себя: он скорее предпочел бы быть ненавистным.

Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными.

Брак – это наиболее изолганная форма половой жизни, и как раз поэтому на его стороне чистая совесть.

Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны как в большой любви, так и в большой дружбе, – стало быть, для большинства, но и для тех вполне редкостных людей, которые способны как на любовь, так и на дружбу.

Брак может казаться впору таким людям, которые не способны ни на любовь, ни на дружбу и охотно стараются ввести себя и других в заблуждение относительно этого недостатка, которые, не имея никакого опыта ни в любви, ни в дружбе, не могут быть разочарованы и самим браком.

Брак – так называю я волю двоих создать единое, большее тех, кто создал его. Брак – это взаимоуважение и почитание этой воли.

Браки, которые были заключены по любви (так называемые браки по любви), имеют заблуждение своим отцом и нужду – матерью.

Будущее служит условием настоящего, так же, как и прошедшее. Чему предстоит быть и что должно быть – служит основанием тому, что есть.

Будь тем, кто ты есть!

Будьте же равнодушны, принимая что-либо! Оказывайте честь уже тем, что принимаете, – так советую я тем, кому нечем отдарить.

Бурное страдание всё же предпочтительнее вялого удовольствия.

В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.

В любви женщины есть несправедливость и слепота ко всему, чего она не любит. Но и в сознательной любви женщины есть всегда еще неожиданность, и молния, и ночь рядом со светом.

В настоящем мужчине всегда сокрыто дитя, которое хочет играть. Найдите же в нем дитя, женщины!

В пылу борьбы можно пожертвовать жизнью: но побеждающий снедаем искусом отшвырнуть от себя свою жизнь. Каждой победе присуще презрение к жизни.

В сознательной любви женщины есть и внезапность, и молния, и тьма рядом со светом.

В старании не познать самих себя обыкновенные люди выказывают больше тонкости и хитрости, чем утонченные мыслители в их противоположном старании – познать себя.

Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти.

Великие интеллекты скептичны.

Великое утешение сердца – презирать там, где больше не можешь уважать.

Величественные натуры страдают иначе, чем это воображают себе их почитатели: пуще всего страдают они от неблагородных, мелочных вспышек, выводящих их из себя в какие-то злые мгновения, короче, от сомнений в собственном величии – и вовсе не от жертв и мученичества, которых требует от них их задача.

Вера в причину и следствие коренится в сильнейшем из инстинктов: в инстинкте мести.

Верное средство рассердить людей и внушить им злые мысли – заставить их долго ждать.

Во всякого рода женской любви проступает и элемент материнской любви.

Во всякой морали дело идет о том, чтобы открывать либо искать высшие состояния жизни, где разъятые доселе способности могли бы соединиться.

«Возлюби ближнего своего» – это значит прежде всего: «оставь ближнего своего в покое!» И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.

Война делает победителя глупым, побежденного – злобным.

Время брака наступает гораздо раньше, чем время любви, понимая под последним свидетельство зрелости у мужчины и женщины.

Все боги суть символы и хитросплетения поэтов!

Всё в женщине – загадка. И все в женщине имеет одну разгадку: она называется беременностью.

Всё излишнее есть враг необходимого.

Всегда замечал я, что супруги, составляющие плохую пару, самые мстительные: они готовы мстить всему миру за то, что уже не могут расстаться.

Всего лучше начинать каждый день так: думать при пробуждении о том, нельзя ли в этот день доставить радость хоть одному человеку.

Всемирная история имеет дело только с крупными преступниками и с теми, которые были способны на великие преступления, но не совершили его, благодаря только случайности.

Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.

Всякая истина, о которой умалчивают, становится ядовитой.

Всякая привычка делает нашу руку более остроумной, а наше остроумие – менее проворным.

Всякий восторг заключает в себе нечто вроде испуга и бегства от самих себя – временами даже самоотречение, самоотрицание.