Дальше – о чем мы уже рассказали. Слезы, топанье, крик: «Завтра же разведусь!», ошалелый папа с его «все это гораздо, гораздо сложнее, чем тебе кажется»…

Не развелась. Уехала с Павлом в Новочеркасск, учиться поступила много позже, уже в Москве. И дочку родила, хотя кричала: «Не хочу детей!» Но и выучившись, по специальности не работала (архитектором), а осталась помощницей Павла, жила его делами. «Влюбиться в него вовсе не влюбилась», так и не влюбилась, но покорно терпела «дикие припадки» его ревности. «Вероятно, причиной их были два прежних неудавшихся брака, хотя о втором он вспоминал без боли, без чувства своей вины. Но это соображение пришло мне в голову только теперь, а тогда единственное, что несколько облегчало его вину в моих глазах, это что за пятнадцать лет нашей совместной жизни он не только как конструктор, но и как Отелло показал себя удивительно изобретательным: скандалы мне устраивал неизменно оригинальные, ни разу не повторился!»

*

А летчиком Гроховский стал очень хорошим. «Мастером в блеске» называл его командир полка в Новочеркасске одессит В.П. Зимм.

Таких, говорят, не бывает: очень хороших летчиков, не очарованных авиацией.

Тем не менее один такой, значит, был… Я ведь не пишу, что он не любил авиацию. Любил, но лишь как средство, а не как цель. Тоже вероятно, что это ему было дано от природы – летать. Ощущение машины было дано, глазомер, отвага… И самолюбие: иначе как первым он ни в чем быть не мог, страдал, пока не становился. А став первым, обожал устраивать эффекты, часто опасные.

Из рассказов В.П. Зимма – в передаче через третьи-четвертые руки, но в непосредственном исполнении их, видимо, уже никто не услышит:

«…К нам он попал из морского летного отряда. Сплавили они его к нам после того, как на празднике в Евпатории он принялся крутить фигуры высшего пилотажа в десятке-другом метров от земли. Люди там со страху на землю полегли все, как один. Хулиган? Еще бы! Однако же фигуры крутил, голову никому не снес и сам не разбился, – а вы бы так смогли? А-а-а, вы не летчик… Ну так представьте себе такое – силой воображения!»

«…Был за это арестован, но, явившись на гауптвахту, тут же с нее ушел самовольно. Босяк, верно? Вот вы и спросите меня, пожалуйста, почему он ушел, и я вам отвечу: потому что на гауптвахте обнаружились неположенные там клопы! Не подписан еще такой устав, чтобы они там проживали… И охрану раскидал – поэтому давайте сейчас сделаем вот что: вызовем его сюда и вместе полюбуемся, какой из него богатырь Стенька Разин. Нет, уверяю вас, далеко не Стенька! И все же раскидал… Его имели право застрелить? Так тем более!»

«…Уже у нас это было. Гроховский вылетел на задание, когда оно было отменено из-за сплошного тумана, полеты были запрещены. Но ведь там, в месте назначения, его ждали, а предупредить их, что он не прилетит, мы не могли, так как другой связи с ними тогда не имели. Шел он на бреющем вдоль железной дороги, ориентировался по столбам, а встречались мосты – перетягивал через мосты, успевал их заметить. Зрение и реакция у него были прямо какие-то звериные… Что? Чкалов в точно таком же полете врезался? Простите, про Чкалова не знаю, а Гроховский долетел – и это важнее, чем взыскание, которое все же я был вынужден на него наложить. Легкое наложил и устное, без записи, только для порядка и чтобы не поощрять. Понятно, на него я тогда наорал, но вам сейчас признаюсь, для вашей ясности: только для порядка наорал».

«…Звено утопил. Вздумал учить своих орлов сверх программы: повел их к Аксаю и аккуратно так чиркнул, снизившись до предела, колесами по воде. Шасси тогда у самолётов неубираемые были. Орлы за ним – и все попереворачивались. Летчики выплыли, а машины пошли на дно. Их потом подняли со дна, и еще хорошо, что целыми… Теперь скажите мне, что я должен был за это с ним сделать? Правильно, умница! Но через несколько дней попросил его свозить на Аксай и меня, показать, как это можно выдержать сантиметры высоты над водой? И сам увидел, как только чуточку брызг взлетело – -только при кратчайшем и нежнейшем касании колесами воды… А потом мы еще с ним и над лесом прошли, по верхушкам деревьев: сбрили верхушки, домой веточки привезли в стойках шасси»…

Так-то оно так, «мастер в блеске». Но, может, правильно подметил М.Л. Галлай, что в этих рассказах Зимма просматривается его горячее желание сплавить Гроховского также и из своего полка. Очень может быть, потому что дошли до нас эти рассказы от уполномоченного, приезжавшего в Новочеркасск по поручению Баранова, и Зимм, наверное, догадался, что для него это шанс зажить поспокойнее.

Смелый, безумно смелый, слышал я не раз про Гроховского.

Чудно. Безумно смелые люди бывают, но они, мне кажется, даже в тореадоры не годятся, не то что в главные конструкторы.

Или еще говорят: Гроховский умел разумно рисковать… Это, чувствуется, ближе к истине, однако, что значит разумный риск? Умеренный, дозированный, заранее точно рассчитанный?

Я спросил об этом П.А. Ивенсена. Он в авиации с 1925 года, у него многое накопилось за плечами, ему есть с кем сравнить Гроховского. И не только авиаторов он знает: за двадцать лет в тюрьмах, лагерях, в ссылке наработался с железнодорожниками, угольщиками… Узнал и ракетчиков.

П.А. Ивенсен. Очень просто. В нашем деле, опытном, если смелый эксперимент прошел успешно, почти всякий скажет: риск был оправданный, разумный. Если же что-либо случилось – будьте уверены, вам скажут: риск был безумный.