Он несколько удивился, когда я попросил его уединиться для личной беседы. Мне стоило большого труда подбирать слова, чтобы обрисовать Паку сложившуюся ситуацию. Однако на половине моего рассказа оператор заявил, что ему все понятно и не лучше ли перейти к сути. На мое предложение убить раненых он отреагировал долгим молчанием. Я не торопил его. Пак устало опустился на лежащий в коридоре ящик:

— Вы правы. Может, они когда-нибудь и простят нас. Хотя, не думаю: такое не забывается. Они будут презирать и ненавидеть нас в новой жизни. Послушайте, мистер, мы же превращаемся в зверенышей. Вам никогда не приходила в голову такая мысль?

Со вторым палачом было сложнее. Взвесив все за и против, я решил поговорить с Рене. Не зря же ведь покойный Серый называл его машиной вроде мясорубки. Мой диалог с пилотом закончился неожиданно. Рене со злостью пнул ногой табуретку, отчего у нее отлетела ножка (дело было в его каюте):

— Вы совсем очумели! Я убивал и буду убивать только киберов, но никогда не подниму руку на человека.

— Дурак! Ты хочешь, чтобы они умерли насовсем?

Рене отвернулся. Я продолжил:

— Выбрось из головы свой юношеский максимализм! Тоже мне нашелся поборник принципов! Постой-ка... Да ты ведь просто жадный. Конечно. Как только прикинул, во что может обойтись убийство двух стрелков — сразу занервничал.

Рене выхватил лучевой клинок:

— Сейчас вот прикончу тебя и пробью своим катером линкор киберов. Мне уже осточертела эта баталия.

Отойдя к двери, я на всякий случай тоже вытащил мазер:

— Ладно, у меня есть предложение. Десять мальчишек возьмет к себе Скорпион и отправится до кольца. Тебе все равно здесь нечего оставаться. Хочешь заменить кого-нибудь?

— Честно?

— Вполне. Ты достаточно потрудился и можешь уматывать отсюда с чистой совестью, которой у тебя, впрочем, нет.

Рене вновь стал флегматичным и спрятал оружие.

Тяжело раненных можно разделить на две группы. Первую составляют ребята с оторванными конечностями. Как правило, они часа через два приходили в сознание сами по себе. Труднее было с теми, у кого были сильно повреждены внутренности. Их возможно спасти только в стационаре. Скафандр как мог поддерживал их жизнедеятельность, и такие раненые валялись в глубоком забытье.

На абордажной палубе около семи пострадавших дежурил Арик. Мы с Паком обошли этот импровизированный госпиталь. Пятеро уже очнулись, а двое оставались недвижимыми. Я остановился возле левого крайнего и поинтересовался:

— Ну, орлы, кто желает быстрой и безболезненной смерти? Трое подняли руки, а в моем динамике послышался голос четвертого:

— Я тоже... не прочь... но вот рук нету... разве только... ногу поднять...

Один умирать не захотел. Я тихо велел Арику сторожить его.

Четверо по моему приказу перенеслись на катерную палубу, Туда же я отправил и двух без сознания, пошутив, что молчание — тоже знак согласия. Оставив Пака снаружи у входа, я шагнул к катерам. Сказать в лицо мальчишкам, что собираюсь убить их, я не мог. Пришлось придумать, мол: есть некое задание, при выполнении коего они и сложат свои буйные головы. Это им понравилось. Затем я посмотрел на два бесчувственных тела и стал говорить ребятам:

— Вот ваши товарищи. Они уже одной ногой на фабрике регенерации. Неужели вы не пожертвуете парой тыщенок и не прикончите их? Вы облегчите их участь. Я бы сам сделал это, но не могу, так как помог таким образом уже троим. — После заминки я добавил. — Вот что, ребята: я сейчас выйду. Вы сами решите этот вопрос и позовете меня.

За дверью поджидавший Пак спросил, что случилось. Я ответил, дескать все о'кей. Наконец, переборка отодвинулась, и шатающийся безрукий мрачным голосом сообщил, что все сделано. Оба их товарища мертвы. Я убедился в этом и тут же, незаметно вынув клинок, резко повернувшись, поразил безрукому голову, а вторым выпадом проткнул и без того поврежденную грудь другого раненого. Он задергался в короткой агонии и затих. Пак тоже не зевал. Мы проверили у всех датчики физсостояния — жизнь покинула их.

— Как мерзко... — только и промолвил оператор, уходя от меня прочь.

На абордажной палубе я застал одного Арика и чуть было не взбесился:

— Где последний раненый? — кричал я, тряся механика.

— Нельзя убивать того, кто не хочет смерти.

— Поди ж ты! Начитался Библии! Мне лучше знать, что я делаю. Ты не сможешь спрятать кого-либо в корабле. Я всегда найду нужного человека.

Арик опустил голову:

— Действительно, что я могу сделать... Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов...

— Что? Как ты мне надоел со своими цитатами! Ух! Беглец нашелся у себя в каюте. Я остановился на пороге. Мальчишка лежал на койке, повернувшись к стене. У него не было кистей обеих рук.

— Почему ты ушел с абордажной палубы? — был мой вопрос.

— Арик сказал, что вы убиваете всех тяжело раненных.

— Это правда. Я вынужден. Поверь мне, выхода нет.

Он заплакал, а я сел рядом.

— Глупыш. Это совсем не страшно. Давай, ты просто закроешь глаза, а откроешь их на фабрике регенерации в сверкающем хрустальном саркофаге. Боятся нечего.