она, неприязненно глядя на агентов, стояла так, будто изготовилась к

последней схватке.

– Я знаю не больше, чем уже рассказала полиции, - безжизненно

произнесла она.
– Мне нечего добавить.

– Мисс Эмброуз, - негромко и даже как-то задушевно произнес Малдер.
–

Где вы держите Софи?

На щеках мисс Эмброуз вздулись и опали желваки.

– Софи больна, - ровно ответила она.

– Как вы думаете, можно нам с нею повидаться? Мы вовсе не собираемся ее

у вас забирать.

Мгновение мисс Эмброуз поколебалась, а потом повернулась и пошла в глубину помещения, жестом пригласив агентов следовать за собой.

Открылась еще одна дверь.

Никто не назвал бы Софи миленькой. Вряд ли нормальному человеку пришло

бы на ум держать это чудовище в собственном доме для. вящего уюта. Но было

несомненно, что обезьяна страдает, и сердце Скалли сжалось от сочувствия.

Софи неподвижно сидела в отгороженном решеткой углу, прижавшись спиной к

стене, опершись о пол одной рукой, положив громадную нелепую голову на

грудь, и тихонько стонала. Когда вошли .люди, она подняла на них измученные, влажные глаза, но даже не пошевелилась.

– Что с нею?
– спросил Малдер.

– Не знаю,- честно и жестко призналась мисс Эмброуз.
– Примерно шесть

недель назад мне пришлось забрать Софи из вольера сюда, домой. Она внезапно

стала пугливой, грустной, замкнутой… Забивалась в угол и дрожала. Словно

перенесла какой-то шок. Но ничего не было! Ничего. Просто однажды утром она

стала иной.

– Говорят, вы в состоянии беседовать с ней. Вы не спросили ее, что с

ней случилось?

– Господи,- мисс Эмброуз взволнованно прижала руки к груди. Папка

сейчас отчаянно мешала ей, но, похоже, она просто не могла с ней

расстаться.
– Спрашивала миллион раз!

– И что она говорит?

– Какую-то нелепицу. Боюсь - сильный свет. Это надо понимать так, что

она боится яркого света.

– Понятно, - сказал Малдер и покосился на Скалли. Лицо Скалли было

непроницаемо.

– Как вы разговариваете с ней?

– Я - голосом и жестами. Она усвоила примерно тысячу понятий. Сама она, как вы понимаете, отвечает мне только на языке жестов, я разработала этот

язык специально для нее. В ее активном словаре около шестисот слов.

– Богатый словарь. Больше, чем у некоторых людей.

– Ты что, собрался допрашивать гориллу?
– спросила Скалли.

– Почему бы и нет? Свидетель как свидетель. С какими только свидетелями

нам не приходилось беседовать, Дэйна.

– Я возражаю против термина “допрос”,- сказала мисс Эмброуз.
– Говорите

просто: побеседовать. Гориллы очень чувствительные существа. А когда я

научила Софи говорить, она стала еще ранимее.

– Разумеется, - Малдер взглянул в сторону гориллы.
– Прости, Софи, я

оговорился. Привычка, знаешь ли… Конечно, мы не собираемся тебя

допрашивать. Просто хотим немножко поговорить с твоей наставницей: И, если

получится, то чуть-чуть - с тобой.

Обе женщины уставились на неге с одинаковым изумлением.

– Она называет меня мамой, - проговорила мисс Эмброуз.

– Хорошо. Пусть так. Вы не пробовали уточнить у нее, почему же она

стала бояться света?

Мисс Эмброуз тяжело вздохнула.

– Вам у вероятно, уже с три короба наплели о моих проблемах. Софи могут

отобрать у меня. Полицейские мигалки, прожектора на аэродроме… Я думаю, она все это помнит. И теперь чувствует, что этот ужас может повториться.

Малдер кивнул, но несколько рассеянно, потому что его внимание уже

привлекли приколотые кнопками к стене рисунки. Они напоминали вольные абстракции пятилетнего карапуза. Малдер перевел взгляд на мисс Эмброуз.

– Это рисунки Софи?

– Как вы дога… Да. Это рисунки Софи.

– И что же они значат?

– Я не всегда могу сказать… - мисс Эмброуз подошла вплотную к

стене.
– Далеко не всегда. Наш контакт отнюдь не всеобъемлющ… Например, вот этот я поняла,- она коснулась рукой одного из листков, на котором было

изображено нечто вроде коричневого орешка, упакованного в самую сердцевину