посмотреть непредвзято, волосы дыбом встают, будто от вида печей

Бухенвальда… А как нам правильно жить с братьями меньшими, как? Чтобы не

провоцировать тех, кто выше нас, на скопированные с наших жестокие ошибки?

Как? Что можно предложить помимо обывательского умильного равнодушия?

Шизоидное стремление к свободе - к своей и заодно, якобы, ко всеобщей?

Не заботиться ни о ком, выкинуть всех из души и из жизни под предлогом того, будто подарил им самое, дескать, ценное - свободу?

Или истерическая любовь к животным, порожденная одной только проевшей

душу насквозь черной ненавистью к людям?

Не греет.

Лучше не думать. Лучше забыть.

Из-за угла осторожно, ежесекундно готовая прянуть обратно, выступила на

цыпочках маленькая, худая, облезлая кошка. Замерла, увидев Скалли. Передняя

лапа вкрадчиво и воровато зависла в воздухе.

– Кс-кс, - машинально сказала Скалли. Обтянутый полосато-серой шерстью

скелетик будто того и ждал. Скалли ахнуть не успела - киска уже, едва слышно

мурлыча горлом, терлась об ее ногу.

– Да у меня же ничего нет, киса…- растерянно и виновато пробормотала

Скалли. Надо бы присесть и погладить, - но не хочется пачкать руки, вон она

какая шелудивая…

Кошке было все равно, есть у Скалли что-то или нет. Лишь бы потереться

о ноги. Лишь бы создать хоть на короткий миг иллюзию выхода из одиночества, иллюзию взаимной любви. Обязательно - взаимной. Пока нога, об которую

трешься, не ушла по своим важным человеческим делам.

– Скалли!
– крикнул от машины Малдер.
– Ты не замерзла?

Панически квакнув, кошка серой тощей молнией улетела за угол. Ощущение

теплого вкрадчивого касания еще несколько мгновений жило на коже ноги, потом

растворилось и оно.

Нет, и это не истина, думала Скалли, медленно и устало идя к машине.

Истина ускользала. Истина была не здесь. Возможно, где-то совсем рядом.

Но - снова не здесь.

Как всегда.