Следы на полосе пустой земли были тщательно разглажены. На воротах – один из Сулл. Зевает. Никаких признаков активной деятельности – похоже, большинство обитателей латифундии и вправду спит.

Однако Тэкла ошибалась. Не спали в этот час многие. Еврипид и Луций в апартаментах Луция лихорадочно торговались. Тангалаки бился за каждую ампулу, как лев, и в конце концов вытребовал для себя пять штук. Вызвали десяток крошек, обмотали им ноги тряпками, завязали рты и велели идти в лабораторию.

Аппаратура для приготовления препаратов генетического материала до сих пор оставалась чрезвычайно громоздкой, хотя гению Метробиуса, вероятно, ничего не стоило создать портативный прибор, с которым мог бы работать один оператор. Однако старый опытный мутант преследовал свои цели. Для того, чтобы запустить в лаборатории процесс, сейчас необходимо не менее пяти пар рабочих рук. Это практически исключало возможность каких-либо тайных экспериментов, поскольку – и об этом Метробиус тоже позаботился – Суллы никогда не сумеют договориться между собой. Двое, может быть, трое – возможно; но целых пять клонов Суллы – никогда.

Гаю потребовались годы, чтобы выучить крошек и объяснить им, на какие кнопки следует жать синхронно, а к каким прикасаться только по команде. Он был первым из Сулл, кто додумался использовать маленьких слуг. Вероятно, общение с Тангалаки сделало его более гибким.

Пока в лаборатории шла тихая возня, Луций и Еврипид подобрались к двери, за которой беспечно спал патриций Эмилий. Четверо спутников Эмилия были замурованы чуть подальше по коридору. Им пока что оставили жизнь – так, на всякий случай. В знак доброй воли. Вдруг Эмилий согласится сотрудничать?

Брат Тассилон спал крепко, однако от чужого присутствия пробудился почти сразу. В темноте блеснули белки его глаз.

– Отлично, – проговорил Луций. – Вы, я вижу, не спите.

– Кто вы? – спросил брат Тассилон. – Что вы делаете в моей комнате ночью?

– Я пришел поговорить. Еврипид, зажги лампу.

Еврипид зашаркал кремнем; вспыхнул чахлый огонек керосиновой лампы, и показалось лицо Тангалаки, в багровых пятнах, с черными провалами, кривое.

– Что вам нужно? – повторил Эмилий Павел, садясь в постели. Имаго отсвечивало благородной восковой бледностью.

– Кровь, – сквозь зубы выговорил Сулла.

– Простите, что?

– Ваша кровь, любезный Эмилий. И ваше понимание.

– Понимание чего?

– Нужд больного человечества, – сказал Тангалаки.

– Ситуации! – прошептал Сулла. – Вы – полностью в нашей власти, так что давайте будем дружить.

– Э… – вымолвил Эмилий Павел. – А в чем, собственно, проблема? Вам откуда лучше – из вены, из пальца?

– Из вены, – сказал Сулла. – А вы не шутите?

– А вы? – в упор спросил Эмилий.

– Я – нет.

– И я – нет. Берите.

Из смуглых пальцев Еврипида словно сам собою выползла тоненькая трубочка с остреньким жальцем; она обвилась вокруг белого запястья, нашла живчик на кисти патриция Эмилия и сделала ему больно. Ее хвост покраснел и отяжелел от выпитого. Наконец она нехотя оторвалась, последняя капелька упала на гладкую кожу патриция и стекла, почти не оставив следа. Эмилий перевел дыхание.

– Ну вы и жадина, – сказал он. – Я ведь и завтра буду здесь, не так ли?

Еврипид держал свою трубочку за оба конца, взирая на нее с алчностью и благоговением. Ему не терпелось бежать в лабораторию, где уже все было, надо полагать, готово. А брат Тассилон нарочно задерживал его, решив помучить.

– Не понимаю, друзья мои, что вас так удивило. Мое безусловное согласие сотрудничать? Мое самоотречение? Не спорю, положение патриция иногда обременительно… Но мне и прежде доводилось сотрудничать с различными генетическими фондами, – разглагольствовал патриций Эмилий, поглаживая укушенную руку. – Многие состоятельные граждане в больших городах учреждают частные генетические фонды. Не говоря уже о благотворительных и тех, которые поддерживает государство. Первейший долг всякого патриция – забота об обездоленных, забота действенная, бескорыстная. И в первую очередь это должна быть забота о здоровье. Для этого разрабатываются, например, программы генетической поддержки материнства и детства…

Он говорил и говорил, а потом вдруг страшно устал, махнул рукой и повалился на кровать.

– Спит? – шепнул Еврипид.

– Сплю, – пробормотал патриций Эмилий.

С драгоценной ношей Еврипид выбрался из комнаты гостя и почти бегом бросился в лабораторию. Крошки, немые и бесшумные, при появлении Тангалаки оживились и разом устремили на него маленькие, почти белые глазки, неприятно похожие на глаза большого Суллы. Кровь брата Тассилона, капля за каплей, начала сцеживаться в первый перегонный куб.