Касанда развел огонь и долго смотрел на кипевшую в бамбуковом сосуде воду, вдыхая вкусный запах вареного мяса…

Приближался вечер.

Вдруг один из охотников предостерегающе вскрикнул. Касанда поднял голову и увидел нескольких маленьких людей, вышедших из лесу на поляну. В руках у них были луки и стрелы. Они что-то ожесточенно кричали. Касанда встречал пигмеев и раньше. Он знал, что они опасные противники, так как стрелы их всегда отравлены. Касанда встал и, отложив в сторону оружие, пошел с несколькими охотниками навстречу маленьким людям. В кустах он заметил много прячущихся воинов.

Их лица были возбуждены. Несколько человек, натянув луки, прицеливались в приближающихся батако. Касанда насторожился. Все мышцы его напряглись. В любой момент отравленная стрела, пущенная из чащи, могла вонзиться в его грудь. Он шел медленно, стараясь не показывать страха, сжимавшего сердце. Проявить трусость в такой момент - значит умереть.

Воины Касанды шли за ним, сбившись в плотную группу.

Касанда остановился перед пришельцами, внимательно рассматривая их. Эти люди были почти вдвое меньше его ростом. У них была светлокрасная кожа и на груди росли мелкие пучки рыжеватых коротких вьющихся волос. На курчавых головах - выбрито по три узкие полосы, шедшие ото лба к затылку. На кисти левой руки у маленьких людей был укреплен кожаный мешочек для защиты от случайного ранения отравленной стрелой. Их умные глаза смотрели настороженно, но без страха.

–  Вы убили хумба-хумба на нашей земле, - сказал маленький человек, который, повидимому, был их вождем.
– Поэтому он принадлежит нам.

–  Хумба-хумба убил двух наших воинов, - ответил Касанда.
– Он пришел сюда с реки. Там не ваша земля.

–  Все, что находится в нашем лесу, принадлежит нам, - с достоинством заявил маленький человек.

Касанда подумал, что столкновение не сулит батако ничего хорошего, и сказал:

–  Если зверь принадлежит вам, то вы должны заплатить нам за работу, так как мы охотились за ним целый день. Возьмите себе бивни и отдайте нам тушу.

Уступчивость Касанды смягчила маленького человека. Он подумал немного и ответил:

–  Нам тоже нужно мясо. Мы даем вам половину туши.

Таким образом согласие было достигнуто.

Около ста маленьких краснокожих людей заполнили поляну и засуетились вокруг слона. Они ушли, когда было уже темно, унося свою долю мяса, разрезанную на части.

Касанда вздохнул, провожая их взглядом. Ему было жаль половины туши.

Ночь охотники провели у костров одни. Остальная часть отряда пришла лишь утром. Набетуну едва двигалась от усталости и голода. За эти дни она состарилась на несколько лет. Нкайну, который теперь стал совсем легким, несли четыре старика.

Собака Касанды не пришла с ними; кто-то съел ее ночью, воспользовавшись отсутствием хозяина.

На двадцать шестой день пути, в полдень, племя вышло к Луалабе. С высоких холмов была видна великая река. Люди молча смотрели вниз, на широкий поток, пробивавший себе путь в белом скалистом ложе. С наслаждением ощущали они на лицах дуновение прохладного ветерка. Эти мутные, коричне вые воды означали для людей конец несчастьям, конец тяжелому пути и голоду. Впереди их ждала другая, неизведанная еще жизнь.

Касанда стоял, прислонившись к дереву. Он был теперь совсем один. Два дня назад Набетуну упала во время перехода и больше не встала. Касанда долго сидел около нее, ожидая, что она очнется. Потом, поняв, что это конец, он закопал тело матери и, не желая, чтобы она стала добычей гиен, уже выглядывавших из-за кустов, заложил могилу камнями. А за три дня до этого скончался Нкайна, так и не сказав родным ни слова на прощанье.

Касанде тяжело было вспоминать, что в последние дни он, занятый отрядом, не мог позаботиться о матери, добыть ей пищу. Но мать в свои последние минуты думала лишь о нем и Нкайне. Когда Набетуну упала там, в лесу, и поняла, что это - конец, слабеющей рукой достала она из кожаного мешочка и Молча отдала Касанде маленький кусок сушеного мяса - все, что осталось у нее от долгой трудовой жизни. Голодная, Набетуну берегла последний кусок для Касанды, хранила, чтобы в самую тяжелую минуту накормить им своего сына. Касанда вспоминал, как в детстве он не слушался матери, грубил, таскал у нее кокосовые орехи, и чувствовал себя сейчас глубоко виноватым перед нею. И вину эту уже нельзя было загладить.

Касанда не мог простить себе также, что он, усталый и сердитый, кричал на больного Нкайну за то, что тот ворочался у него за спиной, мешая ему идти.

Безрадостные мысли бродили в голове Касанды. Но горевать было некогда. Путь еще не окончен. Касанда осмотрел отряд. Из двухсот человек, выступивших в поход, осталось меньше половины. Ни детей, ни стариков почти не было: все они лежали там, в лесу.

Касанда стал первым спускаться к реке. За ним двинулись остальные.

К вечеру отряд вошел в Кинду. Большой крааль мзунгу поразил Касанду. По пыльным узким улицам мчались сверкающие лаком машины, о которых он раньше только слышал. Одна из них едва не наехала на него - Касанда еле успел отпрыгнуть в сторону. Машина остановилась, и черный шофер, высунув шись из окна, принялся ругать Касанду, но тот только добродушно улыбался.

Большие каменные хижины белых стояли рядом с маленькими, крытыми камышом бамбуковыми хижинами негров.

Измученные, худые батако несли свои жалкие пожитки, задевая прохожих свернутыми жесткими буйволиными шкурами, шарахаясь в сторону при каждом гудке автомобиля.

Появился чернокожий полицейский. Он приказал батако остановиться и долго кричал, проклиная нищих и бродяг, от которых не стало покоя.

Достав бумагу, которую дал ему Сантегью, Касанда кое-как объяснил полицейскому, что они завербованы на рудник, и спросил, как им найти агента компании. Им показали дорогу, и вскоре они предстали перед агентом, пожилым мзунгу с маленькими рыжими усами, а через два часа батако были уже в поезде, шедшем в Конголо.