В бригаде Ксири появился новый рабочий, тихий и робкий, с грустными глазами. Это был молодой негр, присланный сюда англичанами вместе с большой партией рабочих из северной Родезии. Гвара - так звали негра - сразу понравился Касанде, и они часто беседовали, объясняясь главным образом знаками: новичок не знал языка кингвана. Этот негр не мог сразу начать работать так, как работали на руднике. Каждые полчаса он отдыхал, опираясь на кирку и делая вид, что рассматривает породу.

Ксири, невзлюбивший новичка за дружбу с Касандой, заметил его тактику и однажды, как только Гвара вновь повторил свой прием, тихо подошел сзади и дал ему такого пинка, что тот растянулся на земле.

–  За что ты его?
– угрюмо сказал Касанда.
– Помахал бы сам весь день киркой!

Рабочие смотрели на них, и Ксири чувствовал, что авторитет его сейчас рухнет, если он немедленно не предпримет каких-либо решительных действий. В нем клокотала ярость. Он, свирепо оскалив зубы, шагнул в сторону Касанды и, резко взмахнув плетью, ударил его по лицу. Касанда сделал шаг назад и, зацепившись за камень, упал. Ксири прыгнул к нему, и плеть его засвистела над Касандой. Вся злость, скопившаяся в Ксири против этого негра, излилась сейчас в этих ударах.

Касанда, вначале оглушенный неожиданным нападением, пришел в бешенство. Он вскочил на ноги, и его острая лопата сверкнула в воздухе. Не успей Ксири вовремя присесть, голова его свалилась бы на землю.

Ксири завизжал на весь рудник и бросился к зданию администрации. Через несколько минут пришли солдаты и увели Касанду, который не оказал им ни малейшего сопротивления.

Почти каждую ночь из «черного городка» убегали несколько негров. Компания держала специальных людей, которые с помощью собак регулярно устраивали облавы на беглецов. Охота обычно заканчивалась поимкой «нарушителя порядка». Тогда в лагере устраивался «суд», и для того чтобы отбить у негров охоту к «уклонению от обязательств перед компанией», наказание иногда производилось публично. По мнению директора рудника Лавинье, считавшего себя большим знатоком психологии негров, такие экзекуции, во-первых, прививали рабочим мысль о том, что белый человек всесилен и поэтому нельзя безнаказанно нарушать его законы, и, во-вторых, наглядно демонстрировали неграм преимущество мирного, спокойного труда перед бунтом.

Касанда часто присутствовал при порках, но сам еще ни разу не подвергался такому оскорбительному наказанию. И вот теперь он стоял на большой площади рядом со старым, морщинистым негром, сбежавшим два дня назад и пойманным сегодня ночью.

Дело Касанды разбирал сам директор, и, несмотря на то что Касанда объяснил ему, как все произошло, и доказывал, что он, Касанда, не виновен, что надсмотрщик ударил его без всякого повода, директор приговорил его к двадцати пяти ударам.

Кнут был сделан из целого длинного куска толстой гиппопо- тамовой кожи. Двадцать пять ударов считалось очень тяжелым наказанием. Часто это означало смерть.

На площадь привели всех рабочих. Им надлежало усвоить теорию господина Лавинье о всесилии белого человека. Первым секли старого негра, привязав предварительно его руки к кольцам, ввернутым во врытый в землю столб. Он кричал на весь лагерь тонким, детским голосом. Пьяный широкоплечий палач из племени батшик исполнял свою обязанность с видимым удовольствием. Стоявший напротив Касанды молодой негр Гвара, из-за которого произошла ссора Касанды с надсмотрщиком, наблюдал такую сцену впервые. Он дрожал всем телом, судорожно глотал воздух и не мог скрыть охватившего его страха и отвращения.

Все это время Касанда стоял со связанными назад руками, охраняемый с двух сторон вооруженными солдатами. На высокой каменной веранде в бамбуковых креслах сидели белые, и среди них директор, любивший наблюдать, как проводится в жизнь его теория о пользе телесного наказания для негров. Он с удовольствием замечал на лицах некоторых рабочих страх и смятение…

Наконец старого негра сняли и положили на землю, так как он не мог уже стоять.

Касанду развязали и повели к столбу. До сих пор он вел себя спокойно, но у самого столба вдруг взбунтовался и оттолкнул державших его людей. Несмотря на все усилия, охранники долго не могли справиться с негром, пока один из них не ударил его по голове ручкой револьвера. Касанда потерял сознание.

Когда он открыл глаза, руки его были притянуты ремнями к кольцам и сбоку уже стоял усмехающийся палач. Касанда осмотрелся и увидел мзунгу. Они попрежнему сидели на веранде, и один из них, глядя на Касанду, улыбался. На сухом лице директора было высокомерное, презрительное выражение. Он уселся поудобнее и, видимо, приготовился смотреть, как будут наказывать непокорного негра.

Кнут взвился и со свистом опустился на спину Касанды. В напряженной тишине не прозвучало ожидаемого душераздирающего крика. Касанда молчал, впившись взглядом в директора.

В воздухе снова просвистел кнут. Касанда не шелохнулся. Лишь мышцы его напряглись до предела. Негры перестали дышать. Директор откинулся на спинку кресла и искоса глядел на Касанду, стараясь подавить волнение.

Третий, четвертый, пятый удары… При каждом из них лица у белых дергаются, но зубы Касанды попрежнему сжаты. Шестой, седьмой, восьмой удары… Тишина…

Негры взволнованно смотрят на Касанду и мзунгу. В их глазах удивление и какая-то восторженная гордость за Касанду, словно это они сами, а не он молчит под кнутом палача, не желая показать свою слабость перед высокомерными, ненавистными мзунгу.