Всю ночь простоял Касанда в вагоне, набитом неграми. Вагон был без стенок - крытая сверху платформа с невысокими перилами по бокам. Касанда стоял у самых перил, и ему не хотелось спать. Ярко светила луна, и слева, рядом с поездом, навстречу ему текла бурлившая на порогах река. Поезд шел быстро, и ветер приятно обдувал лицо.

Вскоре лес кончился. Теперь за рекой громоздились бесконечные холмы. Некоторые из них были покрыты густым кустарником. Между зелеными холмами поблескивали болотца.

Луалаба, ширина которой достигала в этом месте километра, то соединяла свои бурные воды в один рокочущий поток, то расходилась на несколько рукавов, разделенных друг от друга покрытыми темным лесом островами и песчаными отмелями.

У небольшого скалистого острова, расположенного вблизи берега, Касанда увидел в лунном свете группу негров. Дрожа от холода, они стояли по пояс в бурлящей воде, привязанные длинными веревками к перекладине, укрепленной на вбитых в дно столбах. Люди погружали в воду длинные плетеные корзины, заменявшие им сети. Под напором стремительного потока корзины прыгали в руках негров. Через определенный промежуток времени рыболовы вытаскивали свои снасти и, вынув оттуда улов, бросали его в висевшие у них на боку мешки.

Крааль рыболовов расположился недалеко от воды. Легкие хижины, сделанные из прутьев и камыша, стояли на высоких деревянных сваях. К хижинам были приставлены лестницы. Очевидно, вода поднималась иногда и затопляла берега.

Поезд шел, постукивая колесами, и оглушительно гудел перед станциями. На противоположном берегу у белой скалы показалась новая светлая полоса воды: в Луалабу вливалась река Луама, несущая свои быстрые воды с гор, окаймляющих озеро Танганьика. Получив новые воды, Луалаба расширилась и ускорила свой бег.

…Наступал серый рассвет. Луна побледнела в глубине неба. Поезд двигался теперь по широкой равнине. По сторонам расстилались поля хлопчатника и высокого сахарного тростника. Белые плантаторы засевали здесь огромные площади, пользуясь дешевым трудом. Мелькали жалкие краали негров с покривившимися, крытыми травой хижинами.

Поезд стал постепенно замедлять ход и вскоре остановился, хотя поблизости не было ни станции, ни вообще какой-либо железнодорожной постройки. Касанда наклонился над невысоким барьером, ограждающим площадку вагона, и всматривался в серую мглу. Перед паровозом не было видно рельсов. Какая-то темная масса толстым слоем закрывала насыпь и поле с обеих сторон от нее на большом расстоянии. Из-под колес вагона через рельсы ползли и прыгали миллионы крупных зеленоватых насекомых. Касанда видел саранчу и раньше, но в таком количестве никогда. Насекомые ползли, карабкались друг на друга. Их жесткие, твердые тела издавали легкое потрескивание. Касанда посмотрел в поле. Там, где прошли прожорливые насекомые, не оставалось ни одной травинки - все было съедено.

Лишь через час, буксуя колесами и то и дело останавливаясь, поезд прошел через территорию, покрытую саранчой.

Когда из-за высоких холмов поднялось солнце, дорога вновь шла по берегу Луалабы. Вдали показался город Конголо. Маленький старый паровоз отчаянно пыхтел, взбираясь все выше и выше по плоскогорью. Казалось, впереди поезда шумно дышало огромное животное, выбиваясь из сил.

Касанда смотрел, как зачарованный, на белую от пены реку, мчавшую в глубоком ущелье свои воды через многочисленные пороги.

Шум от реки нарастал. Уже не было слышно тяжелого дыхания паровоза. Река бесилась, ревела и грохотала. По широкому руслу вместо воды неслись вихри белой пены и брызг. Поезд подъезжал к Адским воротам. Зажатая с боков мрачными серыми скалами, Луалаба, словно взбесившийся зверь, мчалась по пробитому в граните крутому ложу, прыгая через камни и взметая в воздух брызги, ослепительно сверкавшие в лучах утреннего солнца. От тяжелого грохота было больно в ушах. Касанда не слышал, что кричал ему сосед, указывавший вниз, в узкое ущелье.

В Конголо железная дорога кончалась. Дальше можно было ехать только по воде. От Конголо до Букамы Луалаба была судоходной, и негров пересадили на огромную баржу. Маленький пароход, тащивший баржу по течению, дымил всю дорогу, словно на нем жгло костры целое племя.

Чем дальше на юг продвигались батако, тем выше и выше поднимались они по плоскогорью. Ночи стали очень холодные, и люди на барже в эти часы сидели, тесно прижавшись друг к другу, накрывшись жесткими шкурами или одеялами. На барже собралось много народа. Здесь были и негры с реки Уэле, завербованные для работы в медных рудниках, и горняки со Среднего Конго, направлявшиеся на алмазные россыпи к границе португальской колонии Анголы, и жители севера - с берегов реки Убанги, ехавшие, как и батако, на урановые рудники в высокогорной саванне Катанги.

На барже было так тесно, что люди не могли даже лечь. Они должны были или стоять, или сидеть, поджав под себя ноги. Мусульмане, расположившиеся у самого борта справа от Касанды, несколько раз в день молились. Они расстилали свои молитвенные коврики, для чего их соседи должны были потесниться, так как не хватало места, и, встав на колени лицом к Мекке - священному городу мусульман, молились, прося у аллаха всяких милостей. Одни просили послать им несколько кукурузных лепешек, так как им не хватит до конца дороги, другие -» хорошее одеяло: ночи стали холодными. Молодой негр с реки Уэле по нескольку раз в день тщательно закрывался от посто ронних взоров шкурой буйвола. Имбонбо Длинный Язык, видевший на своем веку много племен и знавший их обычаи, заметив недоумевающий взгляд Касанды, объяснил: