Шрифт:
техники и ее «мандаринов» — технократов. Отсюда романтическая критика «разума», рациональности и эффективности, идеализация непосредственного чувственного опыта, принимающая подчас форму апологии мистицизма. На
этом фундаменте строятся все отношения в романтической утопии, где технократия как система господства ликвидируется, каста технократов исчезает, научные методы
исследования и организации общественной жизни утрачивают универсальный характер, который, как считает романтик, придали им технократы.
Романтическая утопия выступает, таким образом, как
материальное воплощение антитехнократической культуры, в котором слиты воедино и ностальгия по прошлому —реальному или мнимому, и нежелание или неспособность
принять новый, усложняющийся и все более недоступный
(в своей целостности) непосредственному восприятию мир.
Если любая утопия — попытка к бегству в более простой
и понятный мир, то, пожалуй, нигде это стремление не
выражено с такой прямотой и силой, как в романтической
утопии. Последняя может рассматриваться как выражение интересов, настроений и ориентаций тех групп американского общества, которые отбрасываются в процессе его
развития на социальную «периферию», но которые не
стремятся ни пробиться в истеблишмент, ни перестроить
существующий мир через посредство социально-политических механизмов.
Тип мышления такого рода строится на переоценке
характера и смысла всей человеческой деятельности, и
прежде всего такой его формы, как труд. В романтической
утопии труд — это не просто «свободная от эксплуатации
деятельность», но процесс игрового рода, дая^е когда отсутствует непосредственное отождествление труда с игрой.
Подобная трактовка уходит корнями в европейскую народную утопию. И хотя, как это показал К. Маркс 35, идея
превращения труда в игру не имеет шансов на практическое осуществление, она неизменно воспроизводилась и
продолжает воспроизводиться еще более активно, чем прежде, различными типами утопий, в первую очередь романтической. Это, можно сказать, «вечная» утопическая
?5 См,: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. II, с. 110, 269
идея, связанная с неизбежно формирующимся в сознании
наемного труженика представлением о принудительном
труде как проклятиизв, подкрепляемом некоторыми тен^
денциями в развитии производства и жизненного: стиля
современного капиталистического общества.
Дальнейшее исчезновение «игровых» моментов из повседневной жизни и из процесса производства, «административная революция» и НТР в развитых капиталистических странах повлекли за собой существенные изменения в психологических и личностных установках огромного
большинства людей37. От них требуются теперь новые по
сравнению с прошлым качества, такие, как подчинение
своей деятельности и своих интересов «коллективистским»
целям, дисциплинированность, даже известный конформизм, которые только усиливают представление о внешнем, отчужденном, не-игровом характере труда. Добавим к этому стандартизацию быта и досуга, воздействие так называемой массовой культуры, формирующей сознание десятков
миллионов читателей, слушателей и зрителей,— и мы
должны будем прийти к выводу, что для подавляющего
большинства американцев уже не только труд, но и досуг
оказывается в значительной мере «регламентированным», «привнесенным» извне. В этих условиях отрицание «запрограммированного» существования предпринимается с
позиций «игры» — не как развлечения, а как освобождения от жестких внешних рамок, как спонтанного, имеющего цель не вовне, а в самом себе проявления сущностных сил человека.
Примечательно, что некоторые из романтиков, опирающиеся на психоанализ, связывают превращение труда в
игру с реабилитацией Эроса как инстинкта жизни. Эта позиция нашла выражение, в частности, у Нормана Брауна.
«Инстинкт жизни, или сексуальный инстинкт,— писал он
в конце 50-х годов,— требует такой активности, которая
по контрасту с нашим нынешним способом деятельности
может быть названа не иначе, как игрой» 38. Вот почему
36 «...Смит прав в том отношении,— пишет Маркс,— что в исторических формах труда,— таких, как рабский, барщинный, наемный труд,— труд выступает всегда как нечто отталкивающее, всегда является трудом по внешнему принуждению, а в противоположность ему не-труд выступает как „свобода и счастье**»