Поезд ушел. Зяма долго ворочался на жестких нарах – не мог заснуть. Утром я увидел, что он что-то ищет в своем солдатском мешке. Со слезами на глазах он сказал, что мать вчера передала ему скудные припасы, которые копила несколько последних недель. И вот теперь их нет. Трое ехидно улыбались. Было ясно, что это дело их рук. Мне очень хотелось побить этих подонков, но смалодушничал. До сих пор не могу простить себе этого.

Прибыв на стацию назначения, мы попрощались с Зямой. Я был уверен, что мы больше никогда не встретимся, так как никаких шансов выжить на войне у такого человека, как Зяма, как мне думалось, не было.

Весной 1945 года война приближалась к концу. Наша дивизия уже воевала в Восточной Пруссии. Воевал я вроде бы неплохо: гвардеец, кавалер ордена “Отечественной войны,” двух орденов “Славы” и нескольких медалей. Комбат обещал послать меня на курсы подготовки лейтенантов, но был убит, и я так и не стал офицером.

В один из дней наша часть двигалась по шоссе на запад. Вдруг внезапная остановка. Вижу, нам навстречу вдоль дороги медленно движутся два связиста. Им тяжело. Ноги вязнут в грязи. Первый несёт на спине тяжёлую катушку. Когда они подошли поближе, то в походке того, что с катушкой, в наискось застёгнутой шинели, как-то поперек нахлобученной пилотке, мне показалось что-то знакомое. И я, наконец, узнал Зяму, соскочил с машины, подбежал к нему и мы обнялись. По его лицу текли струйки пота. Был тёплый день, да еще тяжелая катушка, которую связисты, видимо, несли по очереди. Жарко.

Зяма расстегнул шинель, и тут... Слева блеснула золотая Звезда Героя, а справа – красные и желтые нашивки ранений. Я был поражен. Зяма тихо произнес: “Вот так получилось,” и как-то виновато, улыбнулся. Расставаясь, я пожелал ему скорейшего возвращения домой, и встречи с мамой. Больше мы никогда не виделись.

Позже я много думал о том, какой же подвиг мог совершить солдат-связист? Может быть, Зяма был именно тем связистом, о котором рассказывали: будучи раненным в руки, чтобы обеспечить связь, он зубами зажал оборванные оголенные концы проводов? И как, вообще такой человек, как Зяма, мог совершить подвиг?

Готовность к подвигу не обязательно определяется обладанием пудовыми кулаками и “бесстрашием” там, где не можешь получить отпор. Могли ли совершить подвиг те трое, которые по дороге на фронт обворовали своего же товарища - солдата. Уверен: нет и тысячу раз нет.

В моем понимании, чтобы совершить подвиг нужно обладать высокими нравственными качествами, нужно очень любить своих близких. Быть готовым пожертвовать своей жизнью ради них. Видимо, таким человеком, готовым отдать свою жизнь, чтобы защитить маму, и был тщедушный и нескладный Зяма.

2006г.

первый бой

– “Последний бой – он трудный самый” – поётся в известной песне. Но это не совсем так. Мне кажется,что самый трудный – первый бой, – взволнованно проговорил седой мужчина с орденскими планками на пиджаке и отдышавшись продолжал.

– Когда перед началом атаки вражеская артиллерия начала обстреливать наш передний край, мне показалось это настоящим адом. И раньше в кино видел разные ужасы, но такого... Это трудно описать словами, и может понять лишь тот, кто пережил всё это сам. Я был страшно напуган. Присел в окопе на корточки, весь сжался, закрыл голову руками и замер.

Артподготовка закончилась. Началась атака врага, и раздалась команда “Огонь!”, а я всё сижу, сжавшись в комок. Тут подбегает ко мне командир взвода, трясёт за плечо и, видя, что я не реагирую, как закричит: “А ну, жидовская морда, на огневую позицию! Открыть огонь!” Наверное, он выбрал нужные слова. Если бы он закричал: “Застрелю к чёртовой матери!” или “Пойдёшь под трибунал,” я бы, скорее всего, не отреагировал. Но тут я встрепенулся и бросился к пулемёту.

После боя командир взвода подошёл ко мне и, устало хлопнув меня по плечу, сказал: “Ну, с боевым крещением! Ты извини меня, парень, но в тот критический момент я должен был заставить тебя очнуться и вступить в бой”. Лейтенант оказался хорошим мужиком. Мы долго потом воевали вместе. Он погиб в 1943 году. Это был единственный случай в моей жизни, когда я был благодарен за оскорбительные слова в мой адрес.

2008 г.

ГРАФ МОНТЕКРИСТО

Строительный батальон перебрасывали на другой участок фронта.

— А ну-ка, Костя, гони к обозам, – приказал комбат своему ординарцу, молодому всё знающему и всё умеющему пареньку.

“Газик” рванулся и, потонув в облаке пыли, запрыгал по ухабам к хвосту колонны. Солдаты шли тяжёлым натуженным шагом. Комбат с любовью смотрел на них – бывших плотников и каменщиков. Война оторвала их от любимого дела, бросила в гущу боёв, и теперь часто своими руками они взрывали то, что строили раньше. Они взрывали сейчас, чтобы потом, после победы, построить ещё больше и ещё лучше.

Батальон двигался, колонна замыкалась конным обозом.

— Подожди меня здесь!

Комбат вылез из “Газика” и зашагал вдоль колонны. Дорога, размытая дождями, иссушенная солнцем, была бичом для обозников. Выбившиеся из сил лошади с трудом тащили свой груз. Картина обоза мало радовала комбата. Вдруг взор его привлекла необычная картина. К одной из телег сзади был прицеплен фаэтон с огромными задними колёсами и складным верхом. На фаэтоне, глядя в небо узко расставленными полозьями, лежали беговые дрожки. Сзади всего этого нагромождения двигалась лошадь. Чёрная, как смоль, она бережно ставила свои ноги в дорожную пыль. На кожаной уздечке поблескивали металлические украшения, а сверху лежала попона, настоящая добротная попона, с бахромой и мохнатыми кистями по углам. В походке лошади и её поведении чувствовалось полное равнодушие ко всем перипетиям войны, к плохой дороге и резким крикам обозников, подбадривающих лошадей.