надобно. Тут тебе не устаканенная бытовуха со всем логично прозреваемым, а смещающаяся по

всем статьям реальность. Пургопетрик со своими областями ближайшими тем и славен. По одной

и той же рельсине можно куда хошь укатить. От много зависит. От погоды и настроения. От

танцевальной фигуристики двух лун. В целом, от всего и сразу.

— Дык уж вторые сутки кочумаем! И почему именно здесь? Тут же на семью-восемьдесят

колёс вокруг ни зги не пробегало. Ни ларька тебе, ни рррюмочной. Только степь да степь кругом.

— Точно сидим, хорошо. По всему видать, — отмотался головой Йош, указывая на обочину

ржавого дорожного полотна.

Там, на обочине, в свете луны прыгали друг в друга Тютельки.

33

4

— Эти спиногрызы нам явственно свидетельствуют, что мы вышли в заданный квадрат, —

Йош спрыгнул с вагона, сорвал на бегу травинку и запрыгнул обратно. Он сел, сунул стебелёк в

зубы и снова завертел ключами.

— Или в тррреугольник матушки Бермуды, — сузил и без того узкие бекские глаза кот в

ночную темень.

— Не елозь мыслеформами по астралу, иди спать, — завернул ключами изворотливую

финтифлюшку Йош. — Утро вечера смешней. Чует моя печень, на подходе судьбинушка наша.

Тюкнет в правый бок копьём и покатит нас. А там уж приноровимся да стрелки будем переводить.

Уже недолго осталось.

— Как скажешь, начальник, — пожал мохнатыми плечами Башкирец, просканировал метность

вокруг зелёным радаром глаз и ушёл в сумрак вагона заворачиваться носом в хвост.

Подоткнувшись под бок Загрибуке, он прикинулся кренделем и сложил уши.

Вскоре и Йош стал слипаться глазами и тоже растянулся на полу, покрытом опилками. Чёрную

тёплую кофту он подложил под голову, а побитые коричневые ботинки поставил возле. Обе луны

в небе становились всё меньше, уходя в зенит. Стрекотание Тютелек дополняли храп и

посапывание из чернеющего провала дверей вагона. Камыш не шумел. Деревья не гнулись. Пули

по степи не свистели. Но уж пятый сон как был на счету, и ничто не нарушало оцепеневшей

глубокой заполуночи. Мир замер. Даже Тютельки в какой-то момент перестали стрекотать и

прыгать друг в дружку. Медитацию мироверчения нарушал лишь неслышимый челобреческому

уху низкий гул гравитации планеты. Шло неощутимой поступью время. В какой-то миг луны

растаяли в зените, и стало совсем непроглядно темно. Видимая реальность ограничилась до

конкретно самого вагона и нескольких метров рельс, уходящих в чернильное никуда по обе

стороны. И вот, когда уже ни пса ни суслика было не видать, и, казалось, весь мир поставили на

паузу, в самом конце (или в начале) сгустившейся темноты, на обрывающихся в бездонной ночи

рельсах появилось ещё более густое, большое тёмное пятно. Беззвучным призраком. И стало

приближаться. А вскоре это пятно оформилось в такой же товарный вагон, в каком спали наши

друзья. И вагон этот без единого стука и скрипа поплыл на сближение. А за ним вынырнул ещё

один. И ещё. И стало понятно, что это целый состав скользит в безлунной степи, словно

таджикский контрабандист через афганскую границу. И когда флагманский вагон подкрался на

своих колёсных цыпочках к храпящему хостелу бравых туристов, он мягко и незаметно

подтолкнул его и покатил перед собой, присоединив таким образом к призрачному сочленённому

телу состава. Так незаметно судьба вмешивается в наши дела и суеты, пока мы мирно дремлем

нашим неосветлённым сознанием и с голодухи визгливо сучим лапками во сне на образ такой

желанной, но совершенно недостижимой астральной колбасы. И как выразился бы Башкирский

Кот древней узбекской пословицей, собака лает — караван идёт.

Министр внутренних тел

33

5

Неприятный во всех отношениях стук собственной головы о стену разбудил Слипера.

— Сдуй мои пилюльки! За чё? — схватился Слипер за отшибленный затылок и приоткрыл

глаза. — Ух-тить!

Он сидел на полу и изумлённо таращился на проносящиеся в открытых дверях деревья. Раннее

утро холодило сизым воздухом. Вагон ощутимо болтало на хорошей скорости. Мало что