— А может, что на клык пойдём закинем? — подкатил к Фрикудольке кот с обезоруживающей

башкирской улыбкой. — Пахнет там у тебя, айна-лайна-джан, вкусно…

— Нет уж, — замахала она на кота ручонками в фенечках. — Пока мы рядом с этими

пригламуренными мерзопакостями маемся, я к еде не прикоснусь, чай, не дура уелапая какая. Да и

вам не советую. Не впрок пойдёт. Усы крендельками завернутся без всяких бигудей! Терплючести

наберись, Башкир-Ата, вот в море выйдем, будет тебе и пет[у]шка в закусях, и кукух в соусе, и

курей филейный!

— А чё, есть рррезон, замётано! — весело клацнул пастью Башкирский Кот. — Тады я тож

пойду подсоблю. Загрибыч, алга до швабер со мной, погоняем шампунь по палубе! Нынче кёрлинг

в гламуррре…

Разбор без фени

Попрыгаец сидел в камере давно. Неточно рассчитанный азимут Прыжка упиндюлил его прямо

в лапы разъярённых демонов, которые в тот момент и без того были ни в раз не милы по причине

своих личных бытовых уморочек. А тут ещё и разъетительная сила разнесла ко всем шмортям

половину ихнего кварталу, ибо нелепый очумевший Попрыгаец, истерично поторопившись,

совершил ошибчатую нелепицу. В расчёт его Прыжка вкралась очевидная очепятка. И свалился

ентот Попрыгаец прямо в середину жилого ушатанного комплекса, и подмял под себя обитаемую

территорию. Никто не погиб. А то бы нашему Попрыгайцу уже и не прыгать ушами назад по

ветру. Но таки в камеру его кинули с оттягом, почти переломав рёбра. А уж поизмывались и вовсе.

Демоны ж умеют. Тонкие они натуры на сей поганый счёт. Знают, как побольней ткнуть да

пообидней задеть за живое, да чтоб с крючком. Не изведут сходу, так сам изведёшься на

отходняках. Такая уж у них демоняческая порода. Вот и сидел Попрыгаец, уже изрядно

отупевший от ползущего склизко по стенам времени, от немеющего безделия и от безысходности

отчаянной до коликов и тягомоты в кишках. Хорошо хоть не мучали больше его. Просто забыли.

Вроде, как по слухам, в порт пришёл долгожданный демонами корабль с какой-то гадкой

мерзостью ихней на борту, и все они в широкоглазом возбуждении нынче пребывали, так что обо

всём и всех чуждых забыли до поры. Вот и чудненько. Да только Попрыгаец уж и вовсе сник

хвостами и пал героизмом души. Неволица была ему невмоготу. Ситуация казалась безвыходной и

без пособия. Да и соседи были те ещё, вовсе не сахар и не глюкоза. Всякой сволочи тут хватало.

Камеры были совмещёнными, словно детская колония на выезде. Селили помногу и без разбора,

кого куда кинули по ходу коридора. Попрыгаец сразу не поладил в камере с одинаково тупым на

рыло и мозги дупелем, а потому жисть его заточённая протекала неспокойно и на стрёме

35

9

постоянном. Что, кстати, с другой стороны, не давало ему окончательно повиснуть ушами в тоске,

ибо суета эта дёргала его за хвосты проблематикой сокамерных взаимоотношений. И тут, когда он

уже стал подумывать о внеплановой заявке на Великое Ежемгновенное Обновление, а попросту

говоря, решил наложить на себя лапы и два хвоста впридачу, подвернулась несуразная оказия.

Дупель тот самый невразумительный, что по камере соседствовал, отколупал в полу дырку

когтями своими, заволновавшись из-за постоянного шубуршания в углу обозначенном, и ко

всеобщему эмоциональному гулу вытащил оттуда змеиную выверть, смертельно опасную

тыхухоль. И давай её совать всем под нос да издеваться. Сокамерники понимали, что тыхухоль на

ручках не пригреешь и за ухом не почешешь, ибо тут же сам зачешешься до полной синюшной

откидки. А деть её теперь куда из камеры, было уже и непонятно. Да и дупель тупой таскал её за

шкирятник, суя опасно под соседские носопырки и гогоча. А тем временем выверть змеиная-то

теряла терпение и начинала нервничать и злиться. И тут дупельцу этому захотелось по нужде

недержательной. Он тыхухоль на пол бросил, а сам до гальюна побёг, всё так же гогоча. Го-го-го!

Остальные на шконки свои попрыгали да ноги подняли повыше. Тыхухоль по полу обозлённая

завертелась, зашипела да сплёвывать стала нервно через плечо. А только дырку её в полу,

тропинку до дому до хаты, дупель отмороженный доской прижал. Тут бы и быть беде, ибо