«Досадно, когда строфа — даже если в ее облике (суга-та) вроде бы и нет ничего особенного, — над которой сочинитель трудился, надрывая живот, воспринимается слушателями, находящимся в плену у собственных пристрастий, так, как им в данный момент заблагорассудится», — так говорил Учитель.

Учитель говорил иногда в шутку: «Нетрудно добиться того, чтобы твои строфы отвечали вкусам всех людей в Поднебесной. И трудно достичь того, чтобы они отвечали вкусам одного или двух человек. Наверное, все же приятнее складывать строфы, ежели делаешь это для других».

Учитель говорил: «В искусстве хайкай есть стороны, зас-лркивающие особого внимания. Следует стремиться к тому, чтобы сочинять так же быстро, как быстро возникают знаки из-под кисти умелого каллиграфа, но новичок при этом может легко сбиться с правильного пути». Я спросил его, какие именно стороны он имеет в виду, но не получил определенного ответа. Позже, постепенно овладевая искусством нанизывания строф, я понял, что одно из достоинств строфы — в ощущении собственной непринужденности-свободы. Учитель имел в виду, что, овладев в высшей степени этой непринужденностью, обретаешь полную свободу, но одновременно выказывал и осмотрительность, опасаясь, что некоторые неопытные юнцы могут, заблудившись, пойти по ложному пути.

Учитель говорил: «Когда участвуешь в поэтическом собрании вместе с Кикаку, он всегда складывает строфы, которые отвечают вкусам всех собравшихся, и люди приходят в восхищение. Учитель же не имеет этого обыкнове

205

ния108. Бывает, что о строфах, им сложенных, люди начинают говорить позже». Так оно и должно быть. Вот как говорил Учитель: «Поддаваясь настроениям участников поэтического собрания, вредишь своим строфам. Это должны иметь в виду все ученики. Все, кроме Кикаку, обладающего особыми природными качествами».

Однажды беседуя с Дохо, Учитель сказал: «Всегда надо исходить из настроения и стремиться к истинному хай-каш. Позже хозяин дома спросил: «Слова Учителя об истинном хайкай как понимать должно?» [Дохо ответил:] «Не знаю, что имел в виду Учитель. Я полагаю, что истинное хайкай — это когда отдаешься сложению строф, не допуская посторонних мыслей. Даже Учитель не мог полностью отдаться хайкай, ежели у него не было соответствующего душевного настроя. Он всегда говорил: "В другой раз, в другой раз"».

Учитель говорил: «Когда перед тобой открывается прекрасный пейзаж, то, зачарованный им, не можешь ему соответствовать. Следует, глядя на предметы, твоему представшие взору, запечатлеть в сердце избранные, и, пока они не изгладились из памяти, сделать записи, а потом, обретя покой, сложить строфу. Есть еще способ — научиться не поддаваться очарованию пейзажа. Когда же разные чувства теснят одно другое в твоем сердце, а ты не можешь им соответствовать, должно их записать. Нельзя опускать руки». Вот, у Учителя нет строфы о Мацусима109. Это очень важно.

Учитель полагал, что никогда не следует забывать о себе. В одной местности знатные господа беспрестанно приглашали Учителя возглавить то одно поэтическое собрание, то другое. Учитель говорил: «В таких случаях надо совершенно спокойно выбирать то место, которое тебе кажется наиболее подходящим. Когда слишком часто участвуешь в собраниях, сердце не может обрести покой. Когда видишь, что это вредит твоему искусству, лучше попроси, чтобы тебе предоставили свободу выбора». И это истинно так. А вот еще случай — однажды, когда Учитель путешествовал вместе с несколькими своими учениками, он почти у само

го Нанива110 сошел с паланкина, прикрылся от дождя рогожей и в таком виде вошел в город. Когда я позже стал его о том расспрашивать, он ответил: «На улицах такого города не стоит забывать, что ты всего лишь нищий паломник». Когда же он нанимал паланкин, то всегда платил ту цену, какую с него запрашивали.

Однажды, придя гостем в один дом, после трапезы Учитель попросил: «Надобно немедленно убрать эти свечи»111. Он сказал, что иначе слишком отчетливо видно, как быстро спускается ночь, и есть в этом некоторая суетливость. Когда вещи видятся именно так, такой взгляд, такое движение души и есть хайкай. Еще Учитель добавил: «Ведь и жизнь столь же быстротечна». Ощущение тщетности бытия — вот что постоянно занимало помышления покойного Учителя.

Однажды он рассказал мне, что во время одного путешествия делал кое-какие дорожные записи. Когда же я попросил разрешения взглянуть на них, Учитель сказал: «Ничего особенно достойного внимания там нет. Впрочем, когда вы увидите их после моей смерти, то, может быть, даже они покажутся вам и трогательными и достойными внимания». Эти слова восхитили меня. Пусть я и не видел этих записей, но уверен, что они глубоко растрогали бы мою душу.

Учитель однажды поехал смотреть рыбную ловлю с бакланами. Имея каждый по двенадцать бакланов, ловцы установили в лодках фонари и ловили рыбу в их свете. При этом двенадцать веревок, в разные стороны идущие, перепутывались между собой, и казалось, что распутать их невозможно, ловцы же легко с ними справлялись. Когда их о том спросили, они ответили: «Мы начинаем распутывать с тех, что еще не перепутались, затем мы распутываем те, что запутались лишь немного, и тогда те, что очень сильно запутаны, распутываются сами собой». «Точно так и все остальное...» —заметил Учитель.