У искусных мастеров есть свои слабые места. Вот и Учитель часто говорил: «Предоставим нанизывать строфы ребенку в три сяку ростом. Именно строфы тех, кто впервые вступил на путь, бывают самыми многообещающими». Так говоря, он имел в виду слабые места искусных мастеров. Проникая в суть [вещи], ты либо питаешь свой дух, либо убиваешь его. Если ты убьешь свой дух, он не станет духом строфы. Учитель всегда говорил, что, занимаясь хайкай, должно следовать наитию. Еще было сказано так: «Если не ударишь молотом в лад, повредишь ритму». ТЬ есть погубишь дух. Еще было сказано: «Когда учишьсяДможно сочинять строфы, обманывая свой дух». Суть наставлений в

201

том, чтобы потворствовать своему духу, оживлять и питать его. Если, подлаживаясь под лучших мастеров школы, поддашься собственному своеволию и, замыслив создать хорошую строфу, примкнешь к клану поборников разумного102, то замкнутся твои уста и множество замыслов доведет тебя до изнеможения. При этом сам привычек своих не замечаешь. Виной же тому неразумное сердце. Учитель говорил и о том, что преуспевшие в каком-нибудь ином мастерстве куда быстрее проникают в сокровенные пределы хайкай, чем те, кто долгие годы увлекался нанизыванием строф, и во многих сочинениях о том написано. Учитель говорил: «Учение — в повседневности. Занимая свое место среди участников нанизывания строф, не даешь волоску проникнуть между тобой и столиком, на котором пишешь. Мысли мгновенно облекаются в слова, и тут — неуверенно-сти-блркданиям уже нет места. То же, что сбросишь потом со столика — всего лишь ненужная, старая бумага». Да, об этом тоже со всей суровостью напоминал нам Учитель.

Новизна — это цветы хайкай. Старое не дает цветов, оно кажется высохшей рощей. И покойный учитель стремился, до изнеможения себя доводя, именно к этой прелести новизны. Он приветствовал тех, кто понимал это, полагал что к этому должно стремиться и ему самому, и другим. Если нарочно пренебрегать текущим, не будет и новизны. Новизна рождается тогда, когда, обратив пристальный взгляд на повседневное, ты естественно, шаг за шагом, продвигаешься вперед.

В строфе «мэйгэцу ни фумото но кири я та но кумори» («В ночь полнолуния // Туман окутал подножья гор. // Сумрак полей»)103 — есть неизменное (фуэки). В строфе «мэйгэцу яхана ка то миэтэ ватабатакэ» («Полнолуние. // Как будто цветы расцвели // На хлопковом поле»)— есть новизна.

Учитель говорил: «Изменения, происходящие во вселенной — семена, из которых вырастает искусство поэзии (фуга)». Вещи, пребывающие в покое, имеют неизменное обличье (фухэн-но сугата). Вещи, находящиеся в движении, подвержены изменениям. И, если только не остано

вить бег времени, изменения эти не прекратятся. Движущее останавливается только тогда, когда его останавливает зрение или слух. Если тут же на месте не остановить взглядом, не остановить слухом разлетающиеся лепестки или кружащиеся в воздухе листья, то, как только стихнет ветер, все, что до сих пор было живым, сгинет, не оставив и следа. А вот еще слова Учителя о том, как складывать строфы. Надобно запечатлеть в слове то мгновение, когда сияние, исходящее от вещи, еще не успело погаснуть в твоем сердце. Кроме того, есть мнение, что замысел выявляется особым способом произнесения строфы. Смысл всех этих наставлений Учителя в том, чтобы, проникнув в пределы вещи, успеть уловить ее суть и придать ей словесное обличье прежде, чем впечатление, ею порожденное, потускнеет. В складывании строф есть два понятия — «становиться [строфой]» и «создавать [строфу]». Если устремишь душу свою к повседневному и достигнешь гармонии с вещью, то оттенок твоего чувства станет строфой. У тех же, кто не устремляет души к повседневному, чувство не становится строфой, поэтому они создают ее, руководясь при этом лишь собственным своеволием.

Учитель говорил: «Надобно, чтобы строение (тайка-ку) строфы отличалось прежде всего изысканностью, к тому же в нем должно быть что-нибудь необычное — такие строфы относятся к высшему разряду. На втором месте стоят строфы, в которых отдается предпочтение изощренности, которые стремятся к причудливости- Их я причисляю к среднему разряду, многие из них весьма заурядны».

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ (НЕВЕДОМЫЕ РУЧЬИ)

Суть начальной строфы-хоюд; в том, что в ней есть ощущение «ухода и возвращения» (юкшпэ каэру). Например, есть строфа «ямадзато ва мандзай ососи умэ,но хана». («Селенье в горах. // Сюда запоздала «Многая леЧа»104. // Сливы в цвету»). В ней сначала сообщается, что! танцоры,

203 \

исполняющие танец «Многая лета», поздно добрались до горного селения ^«ямадзато ва мандзай ососи»), а потом добавляется, что там [в этом селении] расцвели сливы, то есть в содержании происходит сначала «уход», потом «возвращение». Если бы в строфе был один слой, то есть если бы там было сказано только, что в горном селении поздно появились танцоры, то она была бы того же достоинства (курай), что и обычная строфа-хирйтд;105. Вот и Учитель всегда говорил: «Надо помнить, что начальная строфа-хок-ку является сопряженьем»106, я в каком-то из сочинений о том читал. Редко бывает так, что начальная строфа-ягоюсу обязана своим появлением заданной теме-названию. Даже если случается так, то, как правило, она оказывается слишком старомодной.

Учитель говорил: «Бывают вещи, подходящие для хок-ку, для второй строфы-&г/си?д;, для третьей строфы-ЗййсйМ, или для хираку — у каждой вещи свое достоинство (курай). Разумеется, нельзя о каждой вещи точно сказать, для какой строфы она годится, но всегда следует учитывать ее достоинство».

Кроме того, он говорил: «Если сопрягать сезонные слова, то существует опасность, что строфа быстро устареет». Это слова, которые ученики должны помнить всегда.

Кроме того, он говорил: «Бывает, идешь к людям, имея намерение сложить начальную строфу-хоюг);. Следует подумать над тем, чтобы сопряжение замысла и времени года в ней не шло вразрез с обстоятельствами. Но само создание строфы следует оставить на потом. Если рождается строфа, которой ты давно чреват, ее появление не производит благоприятного впечатления на собравшихся».

Учитель говорил: «В искусстве хайкай есть то, чему нельзя научить. Надобно, не щадя себя, самому пройти весь путь до конца. Строфы некоторых людей совершенно невнятны. Они просто перечисляют вещи и пытаются сделать так, чтобы строфа проникала в душу, но обыкновенно в таких строфах нет ничего вразумительного».

Также он говорил: «Некоторые люди стараются говорить о чарующе-прелестном (эк), но из-за этого их стро

фы наоборот оказываются лишенными чарующей прелести. Чарующая прелесть не в том, чтобы говорить о чарующе-прелестном. Кроме того, в строфах некоторых людей нет меланхоличности (сиориУ07. Они стараются придать своим строфам сиори, но именно поэтому сиори в них нет. У некоторых же строфы слишком явно "сочинены и лишены непосредственности чувства. Хороши творения, на чувстве основанные, творения же, основанные на словах, не заслуживают одобрения».