Шрифт:
Лева говорил стоя и, когда говорил, оглянулся в сторону.
И кого же он увидел? Там, среди людей, стоявших у стены, кто-то торопливо пробирался вперед. Это был его отец. Видимо, весть дошла в Куйбышев, что в этот день Леву будут судить, и отец, оставив работу, приехал. Он, вероятно, только что с поезда, в шубе, с большим узлом в руках. Он смотрел на сына и старался пробраться поближе. Родное лицо отца, большой лоб, опущенные усы и глаза, полные любви и сострадания, устремленные на Леву…
В суде произошло замешательство; члены суда перешептывались между собой. Наконец вскочил прокурор и закричал:
— Судебный процесс отменяется, будет перенесен на другое время. Об этом будет сообщено отдельно. Конвой, немедленно уведите подсудимого.
Леву снова кольцом окружили милиционеры и вывели. Вели его мимо отца, он хотел остановиться, сказать папе самое лучшее, что было на душе, но его торопили, толкали. Отец только с какой-то особой любовью кивнул ему головой, и его провели мимо. Лева слышал, как отец просил разрешения передать ему передачу. Но — не разрешили.
Быстро посадили в грузовик, машина помчалась. Лева невольно вспоминал Тараса Бульбу, который пробрался для того, чтобы взглянуть на своего страдающего сына Остапа…
Да, это была последняя встреча Левы с отцом. Начались бури за бурями, проходили годы за годами. Только у ног Христа он снова встретил своего отца, с которым в последний раз мог только взглядом обменяться в зале суда…
Глава 4. Ветер бурный
«Но скоро поднялся против него ветер бурный, называемый эвроклидон. Корабль схватило так, что он не мог противиться ветру, и они носились, отдаваясь волнам».
Деян. 27, 14-15
Леву привезли в тюрьму. Опять открылись перед ним железные двери. Опять эта зловонная, душная камера, и люди, люди, гибнущие, прокуренные, озлобленные, жаждущие свободы и ожидающие суда.
Лева сел на нары, опустил голову и задумался.
– Ну как, почему ты опять попал в нашу камеру? Не осудили, что ли? — спрашивали заключенные.
– Нет, суд не состоялся. Был опять в институте, в том большом зале, где я когда-то выступал на торжественной встрече профессуры с нами, поступающими. Но прокурор отложил суд, потому что я отказался от защиты.
– Как от защиты отказался? — изумились товарищи по камере.
– Да, отказался, — сказал Лева. — Хочу, быть всегда последователем Христа. Его судили без защиты, и мне она не нужна.
– Напрасно, напрасно, — заметили бывалые преступники. — При хорошем защитнике, глядишь, неполную катушку дадут по статье.
– У меня самый хороший защитник, — спокойно сказал Лева, — Бог, Он меня будет защищать.
И опять потянулись томительные, серые тюремные дни, ночи, полные тревоги и ожидания.
Лева отлично знал, что если дело санкционировано прокурором и переведено в суд — свободы не видать, как бы он ни старался доказывать свою правоту. Однако отчаяния, уныния в душе не было. Лева знал, что без воли Отца Небесного и волос с головы не упадет. И если все это произошло и буря разразилась, то все имеет определенное значение. С одной стороны, это испытание его веры и стойкости; с другой стороны — это определенные планы Божий.
Он был спокоен; только было больно,– страшно больно за несправедливость. В самом деле, он искренно хотел служить в армии и абсолютно не уклонялся и не отказывался, но хотел служить только так, как позволяла ему его совесть, быть «милосердным самарянином». И он знал, твердо знал и был уверен в себе, что он был бы полезен там. Но нет, люди не понимали или не хотели понять.
В один из этих дней ожидания суда Леву вызвали на свидание. Перед ним его жена Маруся, она обнимает, целует его. Глаза ее полны грусти, она старается сдерживать слезы. Лева понимает, насколько ей тяжело.
Лева старался выглядеть бодро и утешал Марусю надеждой на Бога.
— Тебе не холодно? Я вот привезла теплые вещи. Изголодался, наверное, побледнел, похудел…
Лева на все отвечал:
— Все хорошо и терпимо.
Маруся рассказала о похоронах своей сестры Музы, о своем посещении суда.
— Лева, ты все же возьми защитника, хотя бы бесплатно. Все-таки и я, и мама будем спокойны. Я уже говорила с одним из адвокатов, и мы наймем.
Лева, однако, отказался от этой услуги и просил только об одном: молиться за него.
Сейчас Леву волновал только один вопрос:
— Что решит суд?
Маруся отнюдь не пыталась говорить с мужем о том, что, может быть, ему следовало бы несколько изменить свои убеждения, как это сделали многие собратья по вере. Она хорошо знала, что в своих стремлениях и взглядах Лева был кристально чист и никогда не мог покривить душой, отступив от того, что он рассматривал как истину, как святое святых. С этой точки зрения внушать ему что-либо было бесполезным занятием.