Зима, холодная, морозная. Дует ветер, поднимая облака снежной пыли. Окруженный конвоем, под лай собак этап идет к станции. Поместили в жутко холодные «теплушки», и хотя набили битком, но все же холодно, страшно холодно. Мерзнут ноги у Левы. Все тело дрожит.

Тронулся состав. Куда? Заключенным об этом знать не полагается.

Поезд шел по направлению к горам Урала…

Глава 5. Девятый вал

«И продолжалась немалая буря, то наконец исчезала всякая надежда к нашему спасению».

Деян. гл.27, 20

Они спали в теплушках, и хотя вагоны эти назывались «теплушками», но температура в них на этот раз явно не соответствовала их наименованию.

Несмотря на то что заключенные прилагали все усилия, чтобы разжечь железные печи и подложить больше каменного угля, из этого ничего не получалось. Было холодно, дымно. А поезд мчался и мчался. Хотя Лева и был одет по-зимнему, в подшитых валенках, зимнем пальто и на голове малахай, все же он чувствовал, что промерзнет насквозь. Другие ощущали то же самое. Вес делали непрерывные движения руками и ногами, чтобы как-нибудь согреться.

Наконец, глубокой ночью печурка разгорелась, стало относительно тепло. Можно было прилечь вплотную с другими да нары и кое-как вздремнуть.

— Господи! — молился Лева, — Помоги, помоги мне выдержать все испытания. Дай только быть Тебе верным до конца. Да будет воля Твоя…

Лева не просил у Бога облегчения своей участи. Его единственная мольба была — чтобы он нашел в себе силы остаться верным до конца. В его сердце жили слова Писания: «Не бойся ничего, что тебе надобно будет перетерпеть». И нужно отметить: когда он вместе с другими заключенными в эту морозную ночь мчался в поезде в неизвестность, ни единой мысли не возникло в его сознании, что он поступил ошибочно, что нужно было действовать иначе, тем самым избежать этой катастрофы, этих страданий.

Остановка. Их высаживают из поезда, который продолжает свой путь по главной сибирской магистрали, и они слышат, как конвой говорит, что они едут на Белорецк. Эти слова ничего не сказали Леве, но знающие Урал опытные заключенные только вздыхают и качают головой.

– О, я там бывал, — говорит один высокий, худой. — Там огромный металлургический завод, делают проволоку. А кругом горы и лесозаготовки.

– А для чего там лесозаготовки? — спрашивает молодой паренек.

– Как же, дрова готовят, пережигают их на уголь, и на этом угле в Белорецке держатся все заводы.

Всем стало ясно, что впереди их ждут тяжелые, тяжелые работы.

К утру прибыли. Было темно, крепчал мороз. Яркие, ослепляющие лучи прожекторов освещали станцию и прибывший поезд. Заключенных до утра держали в вагонах. Когда рассвело, повели в колонию. Там всех поместили в большой карантинный барак, дали горячую пищу. Эти постные щи в другое время показались бы невкусными, — если бы вы знали, с каким аппетитом и наслаждением ели их промерзшие заключенные! Аппетит у Левы развился просто волчий. После промерзания в пути очень хотелось есть, но ничего не было вволю, «от пуза»: ни хлеба, ни щей. Некоторые, кто попал в тюрьму впервые, охали, вздыхали. Леве, однако, все это было так привычно. Уже третий раз на тюремном пайке, третий раз в жизни переносит холод и голод этапа и всякого неустройства. Невольно Леве вспоминались холод и голод, который он переживал некогда в сибирских лагерях. С тех пор прошли годы, а условия жизни для заключенных не изменились. Все то же.

В данный момент у всех был только один вопрос;

— Где будут отбывать срок?

Пробовали спрашивать у проходящих надзирателей, но те отвечали, что пока это неизвестно: начальство решает.

К вечеру всем было приказано одеться и выйти во двор колонии. Стали выкликать по формулярам и, проверив, направлять к вахте. Было ясно, что предстоит продолжать этап дальше. Наиболее пронырливые заключенные сумели выведать у надзирателей, что их направляют далеко от Белорецка, в леса на лесозаготовки. Куда, сколько километров предстояло идти, никто не говорил. Снова ввели в барак, произвели тщательный обыск, а потом вывели за зону колонии. Среди отправляемых были и совсем дряхлые старики. Лева с ужасом думал о них: как-то они доберутся?

Конвой принял этап, заключенные выстроились.

– Как с вещами? Как с вещами? — раздавались голоса.

– Подвод у нас почти нет, — отвечал начальник конвоя. — Несите сами.

Некоторые взвалили на себя мешки и чемоданы, но Лева чувствовал, что он не в состоянии нести свой узел, и поставил его в сторону. То же самое сделали и многие другие заключенные.

— Смотрите, пропадут! — раздалось предупреждение от конвоя. «Что будет, ~ подумал Лева. — Но нести я не в состоянии».

И снова надежда на Бога, вера в то, что без Его воли и волос с головы не пропадет. Эта уверенность вселяла в душу Левы внутренний покой.

Защелкали затворы винтовок, раздался голос начальника конвоя; заученная, наскучившая формула:

—– Шаг вправо, шаг влево будет считаться за попытку к побегу. Приказываю конвою применять оружие без предупреждения.

Этап двинулся, залаяли, завыли сопровождающие собаки.

Вначале дорога была хорошая, укатанная, снежная, но чем дальше шли через лес, тем она становилась мягче, кочковатее, и идти стало труднее. И опять Лева услышал знакомое обращение, когда он много лет назад, девятнадцатилетним, шагал по этапу: