Им доверяясь беззаботно,

В себе и в мыслях не вольна.

Шла, напевая, по пригорку 309

В одной рубашке, налегке,

И всё аукала Егорку,

Что ей казался вдалеке.

Купальниц жёлтые бутоны 310

Вплетала с листьями в венки.

Смеялась, только глаз затоны

Всегда грустны и глубоки.

Бывало, ветерком качает 311

Головок нежных лунный цвет:

Марьяне словно отвечают

Они согласием в ответ.

Она поёт: «Цветы родные, 312

Вас вдалеке и здесь — не счесть.

Вы шлёте ваши позывные,

Перенося друг дружке весть.

Звените дружно бубенцами, 313

Себе лишь только вы слышны.

Стучите жёлтыми сердцами,

Толкуя старых елей сны.

Вы что-то шепчете невнятно, 314

Друг к другу голову склоня,

Что только вам одним понятно

И вечно тайна для меня.

Кружит кудрявые головки, 315

Едва касаясь, лёгкий бриз.

Все ваши милые уловки

Лишь только ветренный каприз.

Скажите, добрые цветочки, 316

Что слышится сквозь эту тишь?

Зачем так дрогнули листочки?

Да жив ли, милый мой малыш?

Скажите, душу мне не рвите, 317

Коль жив, подайте только знак:

Вы мне головками кивните,

Когда вы знаете, что так!»

Едва их только наклоняло 318

В ответ порывом ветерка,-

Она смеялась и плясала,

Ласкала их её рука.

И если кто-то это слышал, 319

То слёз не мог он удержать;

Что может быть печали выше,

Когда теряет сына мать?
–

Когда теряется вдруг разом 320

Всё дорогое, как теперь,

И покидает тело разум

За невозвратностью потерь;

Когда становится обузой 321

Ещё живого тела прах,

А под ногами небо в лужах

В других привидилось мирах.

Пугаясь всех, не узнавала 322

Родных, Марьяна, и подруг:

Как в дикой пляске карнавала -

Медведей маски лишь вокруг.

Вновь убегала на болото 323

И надрывала всем сердца:

Моля о помощи кого-то,

Звала ребёнка без конца.

Исчезла вдруг Марьяна вскоре, 324

Бесследно канула, как сын.

Нашло покой, должно быть, горе

В глубинах топей и трясин.

И лишь берёзка молодая 325

На косогоре у реки

Венки качала, осыпая

Цветов увядших лепестки.

Федот глядел на них угрюмо, 326

Слеза блестела на лице.