– Ну, брат, ты оригинал.
– Тот, что был почти его сверстником, удивленно уставился на него.
– Откуда ты взялся?

– А что?

– Который сейчас час знаешь?
– внимательно изучая карточный веер, зажатый в пятерне, спросила женщина.

– Не-а. Мои часы стоят.

– Оно и видно. Без малого три, гость дорогой.
– Женщина смачно шлепнула об стол козырным валетом и сочувственно посоветовала бородачу: - Принимай, Петруша, принимай. Чего тут раздумывать.

Степан все еще топтался в дверях. На его губах блуждала глуповато- счастливая улыбка.

– Ну чего лыбишься? Ты что у мамы лунатик?
– снова заговорила женщина, не глядя на него.

– С ночной смены я, - нашелся Степан.

Теперь все трое, забыв о картах, уставились на него.

– Да ну! И откуда же, если не секрет? Вроде бы у нас тут поблизости ни одного завода нету.

– Какая вам разница. Что вы милиция что ли. С частного секретного предприятия. Устраивает? Я у вас напиться попросил, а вы...

– Ладно, милок, не серчай, - разом подобрела кудрявая сторожиха.
– Вон жбан с чистой водой, а вот кружка. Пей сколько влезет, не жалко.

Взяв предложенную кружку, Степан зачерпнул холодной чистой воды и, опасливо покосившись на прислоненное к стене ружье, долго, с жадностью пил.

Удостоверившись, что на него никто не смотрит, поспешно ополоснул остатками воды лицо и руки.

– Ты ж молоденький еще совсем,- в тоне женщины прозвучали материнские нотки.
– Школу-то бросил небось?

– Не бросил. Каникулы сейчас.

– Подрабатываешь, значит. Ну и молодец, правильно делаешь. А небритый чего?

– Бороду отращиваю.

– Слышь, парень, а ты очень домой спешишь?
– поинтересовался проигравший Петруша, тасуя колоду.

– А что?
– Степан поставил эмалированную кружку на место.

– Может составишь нам компанию? В подкидного. Двое на двое интереснее.

– Не знаю, - засомневался Степан. Но в надежде на то, что неведомые тираны, если посчастливится, могут забыть о нем и без него убраться восвояси, согласился.

– Бери табурет, пристраивайся, - подсказал бородач.

Степан подсел к столу:

– На деньги?

– Ишь, чего захотел, - нахмурилась женщина.
– Ночь коротаем. Чтоб скорее прошла.

– Понятно. Мне сдавать?

– Я сам сдам.
– Молодой отнял у него колоду.
– Со мной в паре будешь.

Козырем выпали пики. Напарник Степана деловито спросил:

– У кого шестерка козырная?

Бородач показал шестерку пик так, будто показывал язык, и хрястнув засаленной картой об стол, “пошел под Степана”.

– Подкидывай, Валюша, - подзадаривал он свою партнершу.
– Покажем молодым класс.

– Э-э! Что это!?.
– Забыв про карты, кудрявая сторожиха тупо уставилась в окно.

Остальные, проследив за ее взглядом, замерли от неожиданности. Последний вагон стоявшего на железнодорожных путях грузового состава, отделившись, медленно и беззвучно плыл задним ходом по направлению к тоннелю..

– Что за чертовщина?
– собирая в складки лоб, силился осмыслить происхо- дящее бородач.

– Не видишь что ли, вагон угоняют!
– взвизгнула сторожиха, взметнув над столом сноп рыжих завитушек.

Мужчин словно подбросило. Степан тоже вскочил с места. Молодой одним прыжком оказался у двери, дернул ее на себя. Выругался. Дверь не поддавалась. Он пытался открыть ее снова и снова, да так рьяно, что дверная ручка, вместе с ржавыми гвоздями, осталась у него в руках. Бородатый пнул дверь ногой.

– Что б тебя приподняло да прихлопнуло!
– выругался он.
– Заклинила, проклятая!

“Лихо работают, сволочи, - подумал Степан.- Даже я ничего не заметил... А что, если его заподозрят? Ведь не дураки же они в конце-то концов. Ну и пусть, - решил он про себя с тайной надеждой.
– Пусть накажут со всей строгостью. Пусть

закуют в цепи, в наручники, лишь бы те не утащили его обратно в свою преисподню. Лишь бы остаться здесь. Наверху. Среди своих.”

А вагон, непостижимым образом набирая скорость, плыл мимо.

– Да сделайте же что-нибудь!
– на истерике кричала сторожиха.- Чего встали как истуканы! Нам ведь отвечать!

Бородатый схватил ружье и, использовав приклад вместо тарана, шарахнул им по окну. Осколки стекла все еще со звоном разлетались в стороны, а он уже палил вслед уплывавшему вагону. Звуки выстрелов с характерным гулким подвыванием безжалостно кромсали сонную тишину ночи. Вагон преспокойно доплыл до черной пасти тоннеля и так же неспеша начал исчезать в нем.