Именно интересы, согласно пояснениям ученой, представляют собой тот «глубинный» критерий, который определяет сущность правового поведенческого правила. Все остальные показатели – формально-юридический, мотивационный и иные – являются лишь производными. Они носят обосновывающий, но не объясняющий явление характер. Выделение же таковых во многом предопределено стремлением представителей цивилистического направления правовой науки уяснить и доказать специфику «своей» области юриспруденции. Само же учение о дуализме права по своей природе направлено на исследование сущности капиталистического права, а именно – на противоречие интересов между его субъектами: «эти противоречия являются основой деления права на публичное и частное, но отнюдь не системы действующего буржуазного права.» [151] . К выявлению внутреннего строения позитивного права дуалистическая платформа не имеет никакого отношения. Позитивное советское социалистическое право, по мнению профессора, разделяло защищаемые с помощью него интересы на общие и личные, что, однако, не означало его дуалистического строения (по причине отсутствия содержательных противоречий между названными видами заинтересованностей).

Отметим, в свою очередь, что разграничение права на публичное и частное имеет своей целью выявление не столько критериев построения нормативного правового материала, сколько содержательных основ правовых положений, т. е. самой направленности правовой регламентации. В указании и обосновании этого заключается огромная значимость идеи М.П. Каревой.

Вместе с тем при классификации нормативного правового материала нельзя не учитывать его сущностного предназначения. И в этом, на наш взгляд, проявляется «слабость» выраженного ученой мнения. Казалось бы, на эту ремарку можно возразить, что систематика и систематизация права не идентичны его системе, внутреннему упорядоченному строению. Но здесь нельзя забывать, что ведь само такое строение базируется на сущности права, иначе оно не носило бы закономерного, статичного, структурного характера. И в этом смысле частная и публичная «ветви» права вновь «предстают перед нами» именно в качестве непосредственных фундаментальных, основополагающих, базисных, структурных элементов системы права.

Интересно, что в период первой (в отличие от двух последующих) отечественной дискуссии о системе права к вопросу о дуализме структурного строения корреспондирующего явления в своих научных изысканиях обращались многие ученые (А.Я. Вышинский, И.П. Трайнин, М.М. Агарков, С.Н Братусь, Я.Ф. Миколенко, С.М. Потапов, М.О. Рейхель [152] ). Более того, значительное их число, так или иначе, отражали в своих рассуждениях идеи именно о секторной двойственности строевого правового ряда. Это относится даже к воззрениям сторонников «официального» непризнания концепции частного – публичного права.

Данный факт свидетельствует в пользу того, что теории двойственности структурного ряда права в некоторой мере были присущи отечественной юридической доктрине даже при условии опровержения самой возможности существования частного права, а именно – в социалистической правовой семье. В качестве же оснований обособления полярных правовых секторов в обозначенный период предлагались какие-либо из таких показателей, как: интересы участников правового общения (различия в них); поведенческие принципы субъектов права; цель нормативной юридической регламентации общественных отношений; некоторые компоненты метода правового регулирования; а также показатели соотношения элементов содержания юридических отношений.

В настоящий период идеи о дуализме системы права (в том числе и в сочетании с отраслевым дроблением) находят в юридической литературе все большее распространение. При этом часто для определения частного и публичного права предлагаются весьма своеобразные, заслуживающие специальной оценки факторы.

Согласно позиции С.С. Алексеева, качественное своеобразие отраслей права проявляется в их делении на частные и публичные. Это деление, в свою очередь, предопределено свойствами права как культурного проявления, как феномена духовной деятельности лиц. Таким образом, как раз таки культурологическая принадлежность права обуславливает потребность выделения в нем частной и публичной сфер. Непосредственным фактором, обуславливающим такое дробление, выступает внутренняя дифференциация самой правовой культуры. По замечанию ученого: «при известной общности культуры и прогрессе в сферах публичного и частного права все же основные тенденции и ценности, важные для общества и права их развития и будущего, изначально складываются и реализуются отдельно, по указанным фундаментальным сферам» [153] .

Н.В. Разуваев, предлагающий правовую культуру в качестве одного из базовых параметров определения отраслей права (причем при придании именно ей исходного значения), в обоснование актуальности выделения частного и публичного права указывает на наличие в духовной культуре двух самостоятельных и специфических областей: во-первых, – правовой и, во-вторых, – политической. Таковые, сообразно интересующей нас области, «включают», соответственно, частное и публичное право.

С целью разъяснения такого постулата автор ссылается на исследования правовых систем различных исторических периодов прошлого; указывает, что в той или иной вариации в таковых имело место быть деление права на частное и публичное.

«Так, уже в Древней Индии правоведы выделяли две основные юридические категории: дхарма и артха. Соответственно существовали два жанра юридической литературы, составлявшие в своей совокупности систему древнеиндийского позитивного права: дхармашастры и артхашастры. Первые представляли собой предписания морально-этического и собственно юридического характера, посвященные регулированию семейных, имущественных, обязательственных и прочих отношений, образующих предмет частного права. Вторые содержали предписания, касающиеся вопросов политики, войны и мира, государственного управления и т. п., т. е. всего того, что входит в сферу публично-правового регулирования. Еще более последовательное разграничение публично-правовой и частноправовой сфер проводили древнеримские юристы, которым принадлежит заслуга выделения самих категорий частного и публичного права… Римские юристы постоянно подчеркивали кардинальное различие этих двух правовых режимов… Ясно, что в данном случае перед нами нечто большее, чем просто два различных способа правового регулирования общественных отношений разного типа (к чему зачастую пыталась свести дихотомию «частного» и «публичного» романистика Нового времени)» [154] .

На основании таких данных Н.В. Разуваев констатирует, что в обозначенных проявлениях мы сталкиваемся с двумя существенно отличающимися друг от друга интерпретациями качеств и свойств в целом единой деятельности представителей рода homo sapiens. Это, в свою очередь, позволяет названному исследователю предположить, что разница частного и публичного права обуславливается принадлежностью корреспондирующих содержательных проявлений к неодинаковым сферам духовной культуры.

Поэтому каждое из двух анализируемых направлений формирует присущий именно «самому себе» юридико-значимый «образ человека в зависимости от того, какие его особенности являются ревалентными именно для данной сферы. При этом необходимо отметить, что подобные расхождения далеко не всегда сопутствуют разграничению частного и публичного права. Так, в Древней Греции (например, в Афинах) сын находился под властью отца семейства лишь до наступления совершеннолетия, после чего получал всю полноту как политических, так и имущественных прав. Видимо, указанное обстоятельство, в числе прочих, не позволило древнегреческим философам и правоведам (даже таким значительным, как Аристотель) осознать различие между частным и публичным правом и провести соответствующие разграничения.» [155] .