— Охолони, князь, да ты сам-то веришь ли в этот навет? — воскликнул я.

— Всяко могло быть, — проворчал Мстиславский, — недаром говорится, яблочко от яблоньки недалеко падает. Дела отца его не скоро из памяти боярской изгладятся.

На это я не нашелся, что возразить. Поэтому на некоторое время прекратил разговор, воздав должное вину и закускам, которые хлебосольный хозяин в изобилии выставил на стол. Мстиславский тоже приналег, видно, как и я, с утра ни росинки маковой во рту не держал. После обеда плотного, как и положено, подобрел, обиды старые забыл и пустился в рассуждения о будущем.

Я быстро разобрался, что твердого плана у бояр не было. Все сходились лишь на том, что хорошо бы Димитрия с его женой-полькой с царства свести, но о смертоубийстве речи не было, божился Мстиславский.

— А дальше-то что? — направил я разговор в нужную сторону.

— Соберем Собор Земский, там всем народом и изберем царя. Ты не подумай, князь светлый, я не претендую. Если настаивать будут, я лучше в монахи постригусь, как отец. Я в последнее время, особенно после женитьбы, стал часто задумываться о жизни тихой, спокойной.

«Значит, все же мечтал втайне о венце царском, — подумал я, — да понял, что не по Сеньке шапка!» Но я пришел сюда не для того, чтобы над глупым стариком смеяться, поэтому, змею уподобившись, спросил небрежно:

— А сам-то как думаешь, кого изберут?

— Я сторону королевича Владислава, сына Сигизмундова, держу, — огорошил меня Мстиславский, — нам-то между собой никогда не договориться, всяк себя выше всех остальных ставит. А когда со стороны, так никому обиды нет. Тем более что и не чужой он нам, Ягеллон по крови и почти всем родня.

— Как же так?! — запальчиво воскликнул я, в этот единственный момент того долгого дня отклонившись от своей твердой холодной линии. — Царица-полька вам, вишь ли, не по душе, а королевич польский люб!

— То царица, а то царь, — глубокомысленно ответил Мстиславский, — с Димитрием и с Мариной сколько всяких панов ясновельможных пожаловало, да ксендзов, да иезуитов. Обычаев наших не уважают, на веру покушаются. А королевича мы одного берем, без приданого. И непременно, чтобы веру православную принял, по всем правилам, с крещением новым. На этом бояре твердо стоят. Мы уж и послов тайных к Сигизмун-ду направляли, спрашивали, отпустит ли он сына на престол Русский. Он послов с порога не завернул, сказал, что как только разберется со своей смутой, так сразу ответ и даст.

Новости сыпались как из рога изобилия, я только головой качал в изумлении. А Мстиславский разошелся, громоздил резоны один на другой. Дошел и до главного:

— Да и молод еще королевич, воле боярской послушен будет. Опять же, никаких худородных родственников-выскочек. А то Захарьины, Годуновы, опять Захарьины, Романовы тож, нас, удельных, совсем от престола оттерли! — точно как отец его сказал, много лет назад.

С боярами все ясно было. Пришла пора другую сторону послушать. Этот разговор, самый важный, я на закуску оставил. Я направил свои стопы на подворье митрополита Ростовского и Ярославского, преподобного старца Филарета, короче, окаянного Федьки Романова.

Тот поведением своим напоминал воеводу Мнишека, вот

только, мечась по палате, он яростно выкрикивал совсем иные слова: «Мы так просто не сдадимся! Мы этого не оставим!»

Не желая раньше времени открывать своего знания, я спросил жалобным голосом у Федора, что ему известно о судьбе Димитрия, удалось ли ему спастись или верны страшные слухи.

— Спасся, конечно, спасся! — уверенно возвестил Федор. — Не плачь, князь светлый! Димитрий не мог погибнуть, не пришло еще его время. А если даже... — тут запнулся, но продолжил еще бодрее: — надо будет — воскресим! Не впервой!

Мне это очень не понравилось, не то, что Романов на самом деле ничего не знал о судьбе Димитрия, а весь этот тон. А Федор уже разворачивал передо мной многоцветный ковер своих планов.

— Игнатия с патриаршества сведем. Нечего сему еретику на святом престоле делать. Да уже свели! В келье сидит, молит, чтобы жизнь сохранили. Кто приказал? Я приказал.

Он вел себя так, как будто это он стоял во главе заговорщиков. Собственно, он уже ковал новый заговор.

— Завтра же соберем Собор Священный, изберем патриарха, а уж там вся власть в наших руках будет. Бояре своего царя избрать захотят, но я им этого быстро сделать не дам. Да они и сами не скоро договорятся, если вообще договорятся. И когда все устанут от междуцарствия, от безвластия, тут-то Димитрий и явит себя, и вновь займет место законное. Только править будет уж по-другому!

— Чем же Димитрий вам так не угодил? — в который раз за день спросил я.

— Не слушал никого Димитрий! — последовал привычный уже ответ. — А если слушал, то не тех, — тут Федор многозначительно на меня посмотрел, — а ведь говорили ему! Нечего было на церковь покушаться!

Это обвинение для меня было удивительным. Димитрий, конечно, монахам не мироволил, но и не покушался на них. Кроме тех случаев, когда они совершали мирские преступления, таких Димитрий приказал казнить казнью торговой, как простых смертных, то есть бить кнутом на площади. Мне каза-