— Ну что, отошел Димитрий? — воскликнул он с порога.

От слов этих я окаменел, лишь одна мысль крутилась в голове — как бы Марина не разрыдалась и не открыла правду. Но, вероятно, она все же не так хорошо знала язык русский, чтобы понимать все значения некоторых слов, да и сказано было по-польски, это я уж так перевел. Поэтому Марина лишь окинула невежу гневным взглядом и, оборотясь ко мне, сказала твердым голосом:

— Представляю вам, светлейший князь Юрий Васильевич, князя Романа Рожинского, гетмана войска нашего. К сожалению, не могу просить вас ни любить его, ни жаловать.

Сил моих достало лишь на легкий кивок головой. Но Рожинский, который вел себя развязно, будто ввалился в дом собственный, вспомнил-таки о приличиях, соизволил меня заметить и сказать слова положенные, потом развалился в кресле и обратился к Марине:

— И с чего это Димитрий вдруг решился на эскападу лихую? Хорошо, что я был настороже и все обошлось. Но я на Димитрия не в обиде, вот пришел сам ему об этом сказать. Нарочно время выждал, чтобы у него досада от конфуза улеглась, а то опять начнет палкой размахивать! — хохотнул Рожинский.

— Императора Деметриуса нет, — холодно ответила Марина.

— Как нет! — Рожинский аж подскочил в кресле.

— Отъехал.

— Куда?

— По делам своим царским. О них он никому докладывать не обязан.

— Так ведь казаки, что с ним были, все до единого вернулись, я нарочно приказать проверить! — воскликнул Рожин-ский.

— Царю Русскому достанет казаков для любых дел! — парировала Марина, все так же холодно.

— И когда же вернется?

—Думаю, что никогда. Он и мне не докладывается.

По мере этого разговора Рожинский трезвел на глазах, вместе с хмелем улетучивалась наглость и проступала какая-то даже растерянность.

— Значит, так все обернулось, — протянул он после некоторого раздумья, — нехорошо это, совсем нехорошо!

Рожинский опять надолго замолчал, а потом вдруг принялся рассказывать о своей ране в боку, которая несколько месяцев никак не хочет заживать.

— Чего только не пробовал, не помогает! — сокрушенно воскликнул Рожинский. — Может быть, вы, князь светлый, что-нибудь присоветуете? Вы, я вижу, человек опытный в таких делах.

Я присоветовал, впервые за все время разомкнув уста. Рожинский поблагодарил и откланялся.

Не успели мы с Мариной отдышаться, как вновь появилась пани Казановская.

— Прибыл патриарх Филарет! — возвестила она. — К царю. Просит принять.

Пришел черед Марины окаменеть, она знала, как надлежит разговаривать со знатными польскими панами и боярами русскими, но перед патриархом Филаретом явно трепетала. Я же, наоборот, встрепенулся, как богатырь на печи, услышавший долгожданную весть о появлении достойного противника. А вот и он!

— Какие церемонии между родственниками ближайшими! — раздался рокот знакомого голоса, и окаянный Федька

Романов, легко отодвинув в сторону пани Казановскую, внес себя в комнату. — Мир этому дому! — возвестил он и тут же вперился взглядом в меня. — Ба, князь светлый! Какая приятная неожиданность! Давненько не изволил, дядюшка, навещать нас, я уж не чаял и увидеть! — в противоположность словам всем видом своим Федор показывал, что ему прекрасно известно о моем приезде, как ему известно обо всем, что вокруг происходит и даже только замышляется. — И что же привело тебя в сей воровской вертеп или как вы там, в Кремле, еще нашу столицу славную называете?

— Так и называем, — спокойно ответил я, пропуская вопрос мимо ушей.

— Ну и как нашел ты внучка любимого после разлуки долгой, а особливо после выходки его мальчишеской, царю неподобающей? — продолжал наседать Федор.

— Никак не нашел. Разминулись мы.

Если бы Федор сидел в кресле, как Рожинский, он, наверно, точно так же подскочил бы от изумления.

— Как разминулись?! Где Димитрий?! — закричал он.

— Отъехал.

— Куда?

— По делам своим царским. О них он никому докладывать

не обязан. .

— Так ведь казаки все здесь, как один человек, я нарочно приказать пересчитать! — воскликнул Федор.

— Царю Русскому достанет казаков для любых дел!

Вот так ловко вел я разговор, с каждым словом обретая все большую уверенность.

— А я вот слышал, что ранен был прошлой ночью Димитрий, оттого и вернулся, — сказал Федор и впился глазами в лицо мое.

Хорошо, что на Марину не смотрел, та сидела ни жива ни мертва. На моем же лице он мог увидеть разве что легкую усмешку, потому что подумал я в тот момент: «Шалишь! Ничего-то ты не слышал! Меня на арапа не возьмешь! Столько раз брал, что успел я твою манеру насквозь изучить!»