«Разгонный пост» — это старый казачий пост времен Кавказской войны. Он стоит на самом берегу Кубани, за городским садом, по дороге на Дубинку. Там небольшой двор, простые сараи-казармы, крытые камышом, и тут же стоит старая казачья сторожевая вышка на кривых, стропилами поставленных, дрекольях в два этажа. Это прототип настоящего войскового герба Кубанского Войска.

Мы там. Не только что казармы, но и весь двор переполнен казаками. Чтобы не было стыдно, снимаю черкеску с серебряными погонами и орденом Св. Владимира и в одном бешмете — иду со станичниками-друзьями ужинать — поесть настоящего казачьего борща из казенного котла.

Столы тут же, на дворе — длинные, дубовые. Деревянные у всех ложки, не простые, а «чабанские», чтобы ими можно было зачерпнуть борща «как следует». Большие деревянные миски, человек на десять каждая. Красота... словно в Запорожской Сечи 150 лет тому назад.

Поужинали. Ложимся спать. Одна бурка вместо перины. Черкески в голове вместо подушек. Не раздевались и сняли только чевяки. Вторая бурка — общее одеяло. Ночи на Кубани прохладные. Прижались друг к другу и заснули, слов-

но родные братья в степи, в непогодь. Вот она — Слава Казань я...

Так прошел мой первый день в Екатеринодаре. На второй день нашел старого друга и сверстника по военному училищу, подъесаула l-ro Екатеринодарского полка Ряднину, пристроился к нему и стал ждать своего назначения на фронт.

В один из вечеров, гуляя по Клубной аллее в городском саду, вдруг слышу громкий оклик. На скамейке, с костылями, сидит раненый прапорщик Шура Тюнин*, мой однополчанин по 1-му Екатеринодарскому полку мирного времени вольноопределяющимся. Мы оба рады встрече. Его я не видел с 1912 г.

— Иди в наш полк. Он теперь называется Корниловским. Отличный полк. В нем много офицеров и хороший командир полка полковник Науменко, — радостно говорит он. — Тебе, Ф.И., обязательно надо быть в нашем полку. Это самый лучший полк в войске. У нас теперь новая форма — черно-красный погон и эмблема смерти на рукаве, — как оказалось, ошибочно хвастается он.

— Я, Шура, очень рад попасть в ваш полк, но называться не хочу и надо ждать запроса только от полка, — отвечаю ему.

Тут же он знакомит меня со своими старшими корниловцами, раненым подъесаулом Поночевным и больным есаулом Муравьевым, таманцем моих лет мирного времени. Они оба молчат. В свой полк не приглашают и сами в него уже никогда не вернулись.

В канцелярию запасного полка я являюсь ежедневно, в ожидании назначения. Через несколько дней командир полка полковник Посевин спрашивает меня:

— Хотите идти во 2-й Кубанский полк к полковнику Лопата? — и добавляет, улыбаясь: — Но полковник Лопата того... чудак. Предупреждаю Вас.

— Где он дерется? — спрашиваю.

— Где-то под Армавиром.

— Хорошо. Я согласен, — фиксирую ему.

Получив 5 дней отпуска «на сборы», — выезжаю к себе в станицу. У меня не было строевого коня. Это меня мучило. Прибыть в полк без коня и воевать на казачьей лошади — я не допускал, как и не любил пользоваться казачьими строевыми лошадьми, считая это оскорбительным для казака. В станице попечалился об этом старшему брату, и он подарил мне своего второго коня. Я выезжал на фронт со спокойной душой. Но... опять всплакнула горюче мать-вдова, сиротинушка:

— Ты опять, сыночек, выезжаешь на войну... а я вот все одна и одна по хозяйству... и мочушки моей уж нету... А-а-ах... — заголосила она, бедная наша мать 12 детей. Младший ее сын, Георгий, все еще лежал в Ставрополе в госпитале, как будто бы медленно поправляясь...

Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя —

Мне жаль ни друга, ни жены,

Мне жаль не самого героя...

Увы!.. Утешится жена,

И друга — лучший друг забудет!

Но где — т. е. душа одна:

Она до гроба помнить будет!

Средь лицемерных наших дел И всякой пошлости и прозы —

Один я в мире подглядел Святые искренние слезы:

То слезы бедных матерей...

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве Своих поникнувших ветвей...

Это стихотворение, написанное Некрасовым на несчастную для России Севастопольскую компанию 1854-1855 гг. Вечная, неумирающая истина...

В те жуткие годы гражданской войны 1918-1920 гг. на долю казачьих матерей легла исключительная, душу раздирающая трагедия, которой никогда не забыть и во веки вечные. И когда-то, во всех станицах и хуторах, Казачество — должно воздвигнуть неугасаемый памятник — РЫДАЮЩЕЙ КАЗАЧЬЕЙ МАТЕРИ.

9 Елисеев Ф. И.

С КОРНИЛОВСКИМ