— Кто это, сестрица? — спрашиваю.

— Командир Корниловского полка... полковник Федоренко*, — отвечает она.

— Что — болен? ранен? — допытываюсь.

— В голову... и не выживет... уже без чувств... — с грустью, рывками слов, поясняет она.

Смочив водой голову раненого, — линейка быстро снялась, как и подлетела, и, уже вскачь, бросилась к железнодорожной станции Отрада Кубанская.

Мы поднялись на склон балки. Большие скирды соломы. От них двинулись дальше на юг, уже без дороги. Пройдя с полверсты, вижу конную группу человек в десять, идущую нам навстречу. Урядник почтительно докладывает мне:

— Это идут наш командир полка полковник Науменко.

На высоком хорошем коне чалой масти вижу молодого

полковника лет 35. На нем простая широкая гимнастерка, небольшая черная папаха, офицерские темно-синие бриджи. Он при кавказской шашке и с полевой сумкой, наполненной довольно плотно бумагами. Перейдя в крупную рысь и осадив своего совкого Карабаха шагах в шести, рапортую:

— Господин полковник — из Армавира, с секретным пакетом от начальника 3-й пехотной дивизии, — представляюсь. Где находится начальник 1-й Конной дивизии, которому адресован пакет?

— Здравствуйте, — говорит он и глазами внимательно изучает незнакомого ему офицера.

Я так же изучаю его. Лицо сухое, доброе, с маленькими усиками.

Наблюдательные умные глаза. И никакой строгости — ни в лице, ни в интонации голоса и подкупающее к себе внимание. За ним идут верхом в седлах — сестра милосердия, какой-то сотник и не казачий прапорщик в фуражке, в очень потертом мундире «хаки». За ними следуют их конные вестовые.

— Дайте мне этот пакет, — спокойно говорит он.

— Пакет адресован начальнику 1-й Конной дивизии, почему я не могу вручить его Вам, — отвечаю.

Полковник посмотрел на меня серьезным, но не злым взглядом и спокойно и решительно произнес:

— Дайте мне пакет и за последствия я отвечаю.

Я передал, и он, быстро вскрыв его, прочитал написанное до конца.

— Поедемте с нами, — обращается он ко мне, и мы двинулись к тем скирдам соломы, которые только что прошли. По пути он расспрашивает о положении в Армавире, по моему личному наблюдению, и попутно, как бы вскользь, спрашивает: какое окончил военное училище и когда? в каком полку провел Великую войну? какие имею боевые награды и прочее, т. е. — спрашивал то, что было так нормально тогда среди кадрового офицерства.

Такой подход к незнакомому офицеру мне очень понравился, и я вывел заключение, что он, этот незнакомый мне полковник, которого я вижу впервые в своей жизни, — офицер умный и серьезный. У скирдов все спешились.

— Познакомьтесь, подъесаул, — говорит он, — это сестра милосердия Корниловского полка... а это мой адъютант, сотник Клерже*... это офицер для поручений прапорщик Сергеев. Это весь мой штаб бригады, — закончил он.

Мы все запросто расселись вокруг, казаки достали из своих сум закуску. Полковник Науменко был очень прост и приятен в обращении со всеми. Он был внимателен к сестре милосердия, шутя, острил над ней и над своим адъютантом сотником Клерже, называя его только по имени «Саша». Окончив закусывать, я спросил: когда мне можно будет вернуться в Армавир?

— Зачем? — спрашивает он.

— Я имею предписание Войскового штаба на службу во

2-й Кубанский полк и должен его найти.

— Никуда Вы не поедете, подъесаул. Вы останетесь в нашей дивизии. Я Вас назначаю в Корниловский полк. Нам нужны кадровые офицеры, и Вы примите сразу же сотню, — спокойно, как уже решенное, произнес он.

— Господин полковник! Я имею предписание и не могу ослушаться, — докладываю ему.

— Вам нравится быть офицером Корниловского полка?

— Я мечтал об этом еще в Екатеринодаре, — искренне ведаю ему.

— Ну, очень приятно. Так я Вас туда и назначаю, и всю ответственность перед Войсковым штабом — беру на себя. Саша! Напиши предписание подъесаулу, — закончил он, обращаясь к сотнику Клерже.

Все это произошло так неожиданно, странно, как и приятно. Я тогда не знал, что полковник Науменко только что принял бригаду в 1-й Конной дивизии.

Странная случайность: сотник Клерже, оказалось, уже был жених этой сестры милосердия. С февраля по май 1919 г., командуя Корниловским полком на Маныче в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева, я получил рапорт от сотника Клерже из Екатеринодара с просьбой разрешить вступить в первый законный брак с нею. По положению мирного времени, этот вопрос разбирался обществом офицеров полка. Мы все любили Сашу Клерже, исключительного добряка, как и хорошо знали свою сестру милосердия. Постановление общества офицеров утвердил; собрали денег и командировали в Екатеринодар от полка офицера на свадьбу, с поручением «купить хороший подарок».

Полковник Науменко был очень опечален гибелью полковника Федоренко. По его словам, это был не только отличный офицер, но и его личный друг по 1-му Полтавскому полку мирного времени. Принимая бригаду, он вызвал своего друга, чтобы передать Корниловский полк достойному. И вот Федоренко вышел на курган Шамшале-тюбе, что перед станицей Михайловской, навел бинокль в сторону красных и... упал, сраженный пулей в голову.

— Ну, а теперь валяйте в полк. Полком командует войсковой старшина Камянский*, знаете ли Вы его? — говорит Науменко весело.