Вахмистр сотни громко, активно подал команду для встречи своего командира.

— Здорово, моя третья лихая! — выкрикнул Бабиев.

— Здравия желаем, Ваше Высокоблагородие! — громко, дружно, сноровисто ответило более чем сто голосов.

— Справа по три, за мной... песенники наперед! — спокойно продолжил он, и его сотня, лихая как всегда, с песнями под зурну и бубен, вытянулась за ним.

Бабиев, получается, не хвастал, если сотня и в строю отвечала ему «Ваше Высокоблагородие».

Фруктовыми садами, с гиком, с песнями подошли к следующему селу, что вызвало в нем переполох. Из-за ограды сада выскочил подъесаул Петр Кадушкин708, полковой адъютант Черноморцев, «ив недоумении выкрикнул:

— Ты куда это, Коля?

— Едем тушить революцию! — в тон ответил ему, моргнул мне и улыбнулся»709.

Бабиев любил 1-й Лабинский полк, родной ему по рождению, полк, в котором служил его отец. Счастлив же, наверное, тот, кто не имеет доброго сердца. Уже став генералом, но продолжая жить как воин — среди кинжалов и шашек, папах и приборов к дивному своему седлу с подушкой, расшитой галуном, уздечек и пахв, разбросанных в поэтическом беспорядке чевяк и ноговиц, он говорил:

«Вот наши казаки-Лабинцы... как я их любил! Все для них отдавал! Учил песням, лезгинке, джигитовке. На последней — сам «бился» впереди них. Был им во всем пример. Они меня любили и хвалили, но... хотя бы один раз, хотя бы что-нибудь преподнесли в подарок на память — ну портсигар, серебряный подстаканник, что ли, плеть ли с серебряным набалдашником... Нич-чего и ник-когда...

И обидно то, что они дарили некоторым офицерам, но таким, которые мало с ними занимались, были покладисты и не требовали точной, настоящей службы. Я не нуждался ни в чем, но хотелось что-нибудь иметь «на память» от тех, для которых жил и отдавался им всей своей душой.

Сказал и... выругался. А потом добавил с сокрушением:

— Не любят казаки не то что строгих, а просто — не любят авторитетных своих офицеров... Больше всех Георгиевских крестов в полку — имела моя сотня. Всю сотню одел в белые папахи. Свои добавлял не раз. Мою сотню знали и помнили все части на Турецком фронте, увидев ее в бою или на мирной стоянке хотя бы раз. Знаю, что и сотня гордилась мною. И что же? Когда случилась революция и вышел приказ от совета солдатских и рабочих депутатов в Петрограде, то половина сотни казаков решила меня арестовать... а половина сотни им ответила — а ну-ка попробуйте! Дошло до того, что «моя полусотня» бросилась по своим квартирам, схватила винтовки и с ними выскочила на митинг. Этим она и спасла меня!

Сказал последние слова и горько улыбнулся»710.

На протяжении всей Великой войны за боевые отличия Николай Бабиев неоднократно представлялся к награждению орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием (известно по крайней мере шесть таких представлений). 24 июня 1917 года в рапорте начальнику 2-й Кавказской казачьей дивизии командир 1-го Лабинско-го полка ККВ полковник Блазнов писал:

«Представляя переписку о награждении орденом Святого Георгия 4-й степени Войскового Старшины Бабиева, доношу, что представление это Георгиевской Думой было отклонено и, как можно предполагать, вследствие неполноты произведенного тогда дознания, в котором было допрошено всего лишь два лица, давшие весьма благоприятные, но не оттеняющие всего значения совершенного Войсковым Старшиной Бабиевым подвига, [показания].

В настоящее время получены показания других очевидцев дела (Поручика Туманова, Поручика Мурадяна, Сотника Богдана, Полковника 8-го стрелкового полка Егунова и нескольких урядников и казаков участников дела), а также более полное показание Капитана Петрова-Денисова. Все эти показания вносят в дело настолько много нового и существенного, что могут служить поводом для вторичного пересмотра этого дела на основании статей Георгиевского статута.

JbS=,

Из показаний видно, что, помимо проявленного Войсковым Старшиной Бабиевым в этом деле личного геройства, атака его на турецкий батальон имела существенное влияние на исход всего боя и только благодаря этой атаке бой был решен в нашу пользу; а участь боя на Кара-Кепри предрешала и участь исключительного по своему значению г. Хныс-Калы, занятого нашимим войсками на другой день.

Характер и значение подвига Войскового Старшины Бабиева не может возбуждать никакого сомнения и всецело подходит под 31 и 38 ст. Георгиевского статута. Большое количество потерь противника убитыми и пленными при незначительных потерях сотни свидетельствует о том удачном выборе места и времени для атаки и о той стремительности и решительности самой атаки, которая и составляет главную заслугу и является свидетельством и самоотверженностью подвига Бабиева.

Ходатайствуя о пересмотре этого дела — докладываю о вообще высокой доблести, свойственной этому офицеру, удостоенному в текущую кампанию предоставления два раза к ордену Святого Георгия и три раза к Георгиевскому оружию за совершенные им подвиги. Приложение: переписка на 16 л.»711.

Дело так и не сдвинулось, и Бабиев получил белый офицерский крест только спустя год, в Гражданской, за подвиг, совершенный на Великой войне.

Представления его в кандидатских списках на должность командира полка «вне очереди», начавшиеся летом 17-го года, завершились в октябре назначением тридцатилетнего войскового старшины на командование 1-м Черноморским полком ККВ.

В Белой борьбе

История требует только правды...

В январе 1918 года одним из немногих Кубанских полков, возвращавшихся в полном порядке с фронта, вернулся домой 1-й Черноморский полк войскового старшины Бабиева. Командующий войсками Кубанской области (края, как стала называться Кубань по новой, принятой Законодательной радой конституции) генерал-майор Черный712 приказал Бабиеву занять узловые станции Кавказскую и Тихорецкую и обезоруживать проходящие эшелоны распропагандированных, непрерывно митингующих солдат. Черноморцы приступили к выполнению, вытеснив большевиков, но пластуны 22-го Кубанского батальона, стоящие в станице Архангельской, потребовали беспрепятственного пропуска «товарищей-солдат». В столкновении с «революционными» солдатами 39-й пехотной дивизии командир полка получил ранение в плечо. Черноморцы заколебались, их пришлось распустить. Полковой штандарт и пулеметы были переданы в Кубанское (с 8 ноября 1919 года — генерала Алексеева) военное училище, переформированное из Екатеринодарской школы прапорщиков казачьих войск. Во время Первого Кубанского похода штандарт Черноморцев сохранял на себе офицер полка Краснюк713.