– Чем же я ее мучаю? – в некотором смысле вопрос развеселил его, вызвав легкую улыбку. Вряд ли Нюра видела ее, она вязала, не отрывая взгляда от спиц.

– Норовом своим да ревностью душишь. То, что дорога она тебе, то каждому понятно. Не разумею я, лишь, почему ей ты доселе не сказал.

– Говорю же мать, она замужем за моим другом. Он как брат мне, не могу я.

– Нет у тебя теперь брата, внучок, а у нее мужа нет.

Мика отвернулся, а Нюра продолжала вязать. Клац клац, стучали спицы, клац клац. И этот звук приводил его в бешенство. Захотелось стукнуть кулаком по столу, что бы она перестала клацать ими.

– Не серчай внучок, - проговорила она, не прерывая своего занятия, но он хранил молчание.

– Меня дома жена ждет, и дети.

– Не дождутся они.

– Дождутся – упрямо проговорил он, сжимая кулаки.

– Расскажи мне.

– Что?

– О жизни вашей расскажи, о жене, о детях.

Мик не хотел, не хотел говорить, не хотел вспоминать. Но слова сами полились, сначала медленно и скомкано, но затем плотина прорвалась. Он рассказывал ей о детстве с Сашкой, о встрече с Мариной, о том, как старший сын учился в школе, как младший сделал первый шаг, как просил леденец в тот злосчастный день. Рассказал о том, как Алекс представил Энну, как удивился Мик, узнав ее возраст. О том, как позавидовал другу. Как на духу рассказал о том, как нравилась ему она, и о том, что толком никогда с ней не разговаривал. И о том, что больше отцовских чувств было к ней. А потом рассказал, как вкусно она умеет готовить, как смешно рассказывает истории, как много она знает интересных вещей.

– А жена то, твоя какая? – спросила Нюра, довязывая носок.

– Марина? Она совсем другая. Она высокая, почти как я, и волосы у нее светлые, а глаза серые. Красивая. И спокойная, она хорошая мать… мы через многое прошли…

– Понятно.

Мика хотел еще что-нибудь рассказать о жене, но не знал что. Как-то не хотелось ему бабушке говорить, что брак его распадается. Что если бы не ее беременность, то ушел бы еще три года назад.

– Я тебе вот что скажу милок. Пока ты об Энне рассказывал, я носок довязать успела, а о жене так и первого ряда не сделала.

И перестав наконец клацать спицами, она внимательно посмотрела на Мику.

– Забудь о том, что было. Теперь у тебя есть шанс быть с ней. А брат твой, рад был бы, узнай он что ты заботишься о его жене, что не бросил, не оставил в чужом мире, с чужим мужчиной. Думай внучок, думай.

– Слишком рано, мать – с ужасом услышал он своей собственный ответ.

– Главное чтобы не было слишком поздно.

И она снова принялась клацать спицами. Не в силах больше выносить этот звук, Мика пошел спать. Раздевшись, он подошел к кровати, и увидел спящую Эни, она свернулась в клубочек, лицом к стене. «Наверное и правда устала», подумал он, и затянув занавесь отделявшую кровать от комнаты улегся рядом. Она тут же повернулась, и легла ему на плечо, что-то пробормотав.

– Спи, - прошептал он, убирая прилипшие к ее лбу волосы.

«Нужно отремонтировать комнату, поставить нам разные кровати. Не дело это, вместе с ней спать».

6

Как-то холодным осенним днем Энна, в очередной раз собиралась к Лао, на урок. Она уже накидывала шарф, когда зашел Миша.

– Ты куда? – буркнул он.

– К Лао – она пообещала, что никому не скажет об их занятиях, пока Лао сам не сможет прочитать новости на городском столбе.

– Зачастила ты к нему – он из последних сил старался сдержаться, но все же постепенно ненависть на нее превалировала. Где-то в глубине души, он уже понял, что замуж она вышла за Сашкины деньги, что ей плевать на то, что он, ищет ее, с ума сходит. Она уже подцепила «новую жертву».

– Да ладно тебе, - она остро переживала, что не может сказать ему правду, но данное кузнецу слово обязывало.

Перед самым днем рождения Миши, они с Лао договорились, что он принесет меч на рассвете им домой.

Утром третьего декабря, Энна встала, когда солнце едва намекнуло на свое пробуждение. Тепло одевшись, она тихо, чтобы не потревожить именинника выбралась из их комнаты, баба Нюра, уже грела воду для чая, и кивнув ей, Энна выскочила на улицу, где за калиткой уже поджидал Лао с подарком.

– Спасибо тебе – поблагодарила Энна.

– Тебе спасибо. Беги давай, а то простудишься еще.

Аккуратно положив подарок на пол, рядом с его кроватью, она уже хотела выйти из комнаты, когда Миша вдруг проснулся, и резко сел.

– Доброе утро – автоматически изрек он, широко зевнув, и потянувшись.

– С днем рождения! – улыбнулась Энна, и обняв его, все еще такого горячего от сна, поцеловала в щеку.

– Спасибо – засмущался он.

Не желая ждать, когда он заметит, она подняла с пола тяжелый сверток, и положила рядом с ним, на кровать.

– Это тебе!

– Мне? Что это?

– Подарок.

Развернув его, Мик опешил. Это был тот меч! Тот! Он мечтал о нем, и так жалел, когда вернувшись в последний день ярмарки, хотел купить его, но оказалось что он уже продан. Он жалел не потому, что это был особенный, какой-то там валлийский клинок. Нет. Когда то давно, казалось несколько жизней назад, его отец вырезал для него такой, только из дерева. В то далекое время, когда Миша был маленьким, а отец еще здоровым, полным силы мужчиной. До того, как страшная болезнь отняла его. Тот игрушечный меч, прошел с ним всю жизнь. «Да что ты там, мудришь?» спрашивала тогда мама у отца, «ему и обычной палки хватит, все равно не сегодня так завтра сломает!», «Если уже и делать что-то, то только хорошо. Иначе, зачем вообще напрягаться?!» он отвечал, не отрываясь от работы, «ты максималист» сказала тогда мама, « Ничего ты не понимаешь, я же для сына делаю!». «Они, наверное, и не знали, что я подсматривал тогда» - только сейчас он почему-то подумал об этом.