–  Вот это-то затруднение я и стараюсь обойти, - ответил Гораций со всей вежливостью, к какой мог себя принудить.

–  Не будет никакого затруднения, ибо как скоро я окажусь в сосуде, так вызову неких подвластных мне эфритов, и они возложат на меня печать.

–  Очутившись уже в бутыли, - сказал Гораций наугад, - вы навряд ли будете в состоянии вызвать кого-либо.

–  Итак, прежде чем я войду в сосуд!
– нетерпеливо ответил джинн.
– Ты только играешь словами.

–  Кстати, об эфритах, - продолжал Гораций.
– Вы знаете, что такое эфриты! Как же вы можете быть уверены, что, заткнувши вас в бутыли, они не отнесут вас к Лорду-мэру? Я никак не доверился бы им… Но вам, конечно, лучше знать!

–  Тогда кому же мне довериться?
– нахмурился Факраш.

–  Уж право, не знаю. Жаль, что вы так твердо решились уничтожить меня, потому что, кроме меня, никто не может закупорить вас и сохранить это в тайне. Однако дело ваше! Зачем мне тревожиться о том, что с вами будет? Ведь я уже перестану существовать.

–  Даже и в сей час, - нерешительно произнес джинн, - мое сердце склонилось бы к пощаде, будь я уверен, что ты не окажешься предателем!

–  Полагаю, что на меня скорее можно рассчитывать, чем на ваших скверных эфритов, - сказал Гораций с хорошо разыгранным равнодушием.
– Но ладно! Мне ведь все равно. Мне теперь совсем незачем жить. Вы лишили меня всего и можете теперь кончать ваше дело. Я даже склонен к тому, чтобы спрыгнуть самому и избавить вас от труда. Когда увидите, как я полечу, то, пожалуй, пожалеете.

–  Воздержись от опрометчивости!
– торопливо скачал джинн, ничуть не подозревая, что угроза Вентимора вовсе не серьезна.
– Если ты исполнишь мои повеления, то я не только прощу тебя, но и осуществлю все твои желания.

–  Сначала отнесите меня назад на Викентьеву площадь, - сказал Гораций.
– Здесь не место толковать о делах.

–  Ты говоришь правильно, - ответил джинн.
– Держись крепко за мой рукав, и я перенесу тебя в твое жилище.

–  Нет, сначала обещайте, что не надуете, - сказал Гораций, задерживаясь на краю.
– Помните, что если вы меня уроните, то лишитесь единственного друга, который у вас есть на свете.

–  Даю тебе клятву, - ответил Факраш, - ни единый волос не спадет с головы твоей.

Но и теперь Гораций был не чужд подозрений, однако не было иного средства сойти с этого карниза, и он решился на риск. Оказалось, что он поступил разумно, так как джинн с добросовестной точностью принес его на Викентьеву площадь и осторожно опустил в кресло, сидеть в котором уже не надеялся наш герой.

–  Я принес тебя сюда, - сказал Факраш, - хотя питаю уверенность, что даже сейчас ты замышляешь измену и обманешь меня, если найдешь возможность.

Гораций был готов опять пуститься в уверения, что никто сильнее его не желает обратного водворения джинна в бутыль, но вспомнил, что было бы неполитично выказывать чрезмерное усердие.

–  После того, что вы себе позволили, - сказал он, - я вовсе не уверен, что обязан помогать вам. Однако я обещал вам это и на известных условиях сдержу слово.

–  Условиях?- загремел джинн.
– Ты еще пускаешься со мною в торг?

–  Мой превосходный друг, - спокойно сказал Гораций, - вы отлично знаете, что без моей помощи не запечатаетесь как следует в бутылке. Если вы не одобряете моих условии и предпочитаете искать эфрита, который согласен прогневить Лорда-мэра, то я не стану вам мешать.

–  Я наградил тебя богатствами и почестями, но больше ничего не дам тебе, - мрачно сказал джинн, - Даже в знак моей немилости я лишу тебя тех из моих даров, какими ты еще обладаешь.

Он уставил свой серый указательный палец на Вентимора, на котором чалма и украшенная драгоценностями одежда сразу превратились в паутину и сор и посыпались на ковер, так что он остался в одном белье.

–  Это только показывает, что вы сильно не в духе, - кротко заметил Гораций, - а меня не огорчает ничуть. Если позволите, я схожу и оденусь как-нибудь поудобнее. Может быть, к моему возвращению вы успеете успокоиться.

Он торопливо накинул кое-какое платье и вернулся в кабинет.

–  Ну, г. Факраш, - сказал он, - теперь объяснитесь. Вы говорите, будто осыпали меня благодеяниями? Вы, очевидно, убеждены, что я обязан вам благодарностью. Но, ради Бога, за что? Все это время я был снисходителен в пределах возможного, так как верил, что вы желаете мне добра. Но сейчас хочу высказаться откровенно. Я говорил вам с самого начала и повторяю теперь, что мне не нужно от вас ни богатства, ни почестей. Единственное настоящее добро, которое вы мне сделали, заключалось в том, что вы привели ко мне клиента, но и это вы испортили, так как непременно захотели выстроить дворец сами, вместо того, чтобы предоставить это мне! Что же до остального… я теперь осрамлен и разорен. Клиент, конечно, воображает, будто я в стычке с дьяволом, девушка, которую я люблю и на которой хотел жениться, уверена, будто я бросил ее ради какой-то принцессы, отец же ее век не простит мне того, что я видел его в образе одноглазого мула. Словом, я попал в такую кашу, что теперь мне все равно, жить или умереть.

–  А что до всего этого мне?

–  Только то, что вы обязаны как-нибудь все это поправить. Иначе пусть меня повесят, если я стану запечатывать вас в бутыли!

–  Как же могу я поправить это?
– испуганно воскликнул джинн.

–  Если вы могли отнять у всех жителей Лондона память обо всем, что было в ратуше, то можете заставить и моих друзей забыть обо всем, что связано с медной бутылью. Не так ли?

–  Это совсем не трудно, - согласился Факраш.

–  Так вот, сделайте это. Тогда клянусь, что закупорю вас в бутыли так, как будто вы никогда оттуда и не выходили, и спущу вас в Темзу, где поглубже и где никогда никто не потревожит вас.