Шрифт:
«Вообразите, что вы копируете простое действие.
Представьте, что я подношу руки ко рту, как будто я держу направленную вверх трубу и трублю „там-парарам“. Бьюсь об заклад, что если вы не инвалид, для вас не составит большого труда копировать мои действия и люди, которые вас при этом наблюдают смогут оценить, насколько успешно вы это сделали. Что может быть сложного в этом?
Всё. Первое, вы (или, скорее, некий подсознательный умственный механизм) должены решить, какой аспект действия должен быть копирован — имеет ли значение угол, под которым расположены ваши ноги? Или положение ваших ступней? Является ли более важным то, что ваши руки выглядят как держащие трубу или вы должны как можно точнее воспроизвести мою версию трубы? Должны ли вы воспроизвести мои „там-парарам“ в той же самой тональности или важна только мелодия? Я уверена, вы можете добавить свои собственные вопросы.
Решая, какие аспекты поведения должны быть копированы, вы должны принять во внимание целый ряд пространственных трансформаций. Вы наблюдаете меня, скажем, со стороны. Ничто из того, что вы видите, когда я выполняю действия, не будет соответствовать тому, как вы увидите эти действия из вашей собственной перспективы, когда будете выполнять их сами. Вы будете только видеть ваши руки, „держащие трубу.“ Каким-то образом ваш мозг сделал все трансформации действий, которые я делала и инструктировал ваши мускулы действовать так, чтобы ваши действия выглядели подобными моим для кого-нибудь, наблюдающего вас. Теперь это всё уже кажется сложной задачей.
Это звучит сложно, потому что это на самом деле сложно.
Имитация необходимым образом включает: (а) решение о том, что имитировать, или что считать за „то же самое или подобное“, (б) сложные трансформации с разных точек зрения, (в) производство самого имитационного действия.» (Susen Blackmore, The Meme Machine, р.52).
Прочитав эту цитату, можно прийти к мысли, что нечто подобное вообще невозможно сделать, но мы, тем не менее, постоянно делаем это. Мы способны к этому, это наша жизнь. Мы копируем друг друга и просто не задумываемся над сложностью этого процесса, потому что это так просто для нас. И когда мы копируем друг друга, передаётся нечто неуловимое. Это неуловимое есть мим.
Большого ума человек
Сапиенс, скажи, а зачем тебе такой большой мозг? Вопрос, конечно, интересный. Однозначного ответа на него не существует, зато есть множество теорий, пытающихся эту загадку решить. Тем не менее, факт остаётся фактом — при среднем объёме в 1350 кубический сантиметров человеческий мозг примерно в три раза больше мозга человекообразной обезьяны соизмеримого размера. Распространённым способом сравнения величины мозга является «коэффициент энцифализации», показывающий соотношение мозга и тела животного. Для каждой группы родственных животных график коэффициента энцифализации выглядит примерно как прямая линия. Но если расположить на этой линии приматов и человека, картина получится не очень приглядная. Наш коэффициент по сравнению с другими равен 3, то есть наш мозг чересчур велик для нашего тела.
Коэффициент энцифализации является достаточно грубым инструментом. Например, у собачки чихуахуа этот коэффициент тоже высок, однако не потому, что собачка является гигантом мысли, а по причине желания авторов породы получать собаку с очень маленьким телом.
У приматов мозг растёт теми же темпами, что и у других животных, однако тело растёт медленнее. С человеком дело обстоим ещё сложнее, у него мозг продолжает расти существенно дольше, чем у обезьян. У макак-резус рождаются детёныши, величина мозга которых составляет примерно 65 % от величины мозга взрослой обезьяны. У шимпанзе эта детёныши имеют 40 %, а у людей только 23 % размера мозга взрослой особи [48] . Чтобы человеческое существо могло выжить, его мозг и тело должны расти. И мы растём приблизительно на протяжении 30 % всей нашей жизни. Ни одно другое животное на земле не развивается столь долго.
48
Deirdre Barrett, Supernormal Stimuli. W. W. Norton & Company, Inc., NY, 2010.
Диспропорция величины тела по отношению к величине мозга началась примерно пять миллионов лет назад у наших предков. Сначала она была не столь существенна, но продолжала неизменно увеличиваться в течении всех этих миллионов лет. Следует сказать, что наибольшим коэффициентом энцифализации обладал неандерталец.
Такая существенная энцифализация на самом деле очень накладна для организма с энергетической точки зрения. Наш мозг потребляет примерно 20 % всей энергии организма, при этом его вес составляет всего лишь 2 % веса тела. И эти цифры ещё не совсем точны. Когда вы выполняете тяжёлую физическую работу, доля расходов мозга, естественно, уменьшается, а когда вы отдыхаете — увеличивается. Проблема здесь в том, что мы можем расслабить мышцы и сократить расход энергии, с мозгом же это невозможно, мы не можем его отключить, он работает всегда и всегда потребляет энергию (конструкторы мозга явно не принадлежали к партии зелёных).
Наибольшее количество энергии расходуется мозгом на проведение химических реакций, способствующих удержанию разности потенциалов в мембранах нейронов, благодаря чему поддерживается постоянная готовность проведения импульсов по аксонам. Большая часть нейронов непрерывно посылает низкочастотные импульсы, для информационных импульсов частота сигнала должна быть иной. Маленький мозг затрачивает существенно меньше энергии и эволюция должна была иметь очень веские причины для того, чтобы поддерживать выживание вида, обладающего столь большим мозгом. Стивен Пинкер пишет: «Почему всё-таки эволюция приняла решение в пользу чрезвычайно большого мозга, этого бульбообразного, метаболически жадного органа… Любая селекция мозга сама по себе наверняка бы предпочла нечто существенно меньшее.»( Steven Pinker The Language Instinct, 1994, р.363) [49] .
49
Steven Pinker, The Language Instinct. New York, Morrow, 1994.
Далее, организм идёт на существенные затраты при построении мозга. Каждый нейрон окружён миелином, изолирующим его и увеличивающим таким образом скорость прохождения нервных сигналов. Миелинизация происходит во время эмбрионального развития и в раннем детстве, требуя при этом большого количества жиров. Соответственно, уже наши отдалённые предки должны были иметь склонность к жирной мясной пище.
Таким образом, большой мозг является проблемой для человека, но на этом его заботы не кончаются. Ко всему прочему мы ещё и передвигаемся на двух ногах, что делает самок вида homo sapiens абсолютно неприспособленными для рождения большеголовых потомков. Попытки эволюции как-то обойти это препятствие привели к тому, что человеческие детёныши рождаются совершенно неготовыми к жизни. Они беспомощны и неспособны защитить себя. Все их ментальные и физические способности требуют дальнейшего развития и лишь тогда они становятся полезными организму. Объём мозга новорожденного составляет в среднем 385 кубических сантиметров и утраивается в течении первых лет жизни. Но даже эти адаптации не помогают — роды всё равно остаются слишком опасным процессом для современного человека. Многие дети и матери погибают просто от того, что размер черепа ребёнка слишком велик для лёгких родов. И, тем не менее, эволюция продолжает поддерживать существование этого странного большеголового существа.
Большой мозг человека отличается не только размером от мозга других животных, он ещё и существенно сложнее. Кора головного мозга высших позвоночных в общем больше, нежели у других животных, в то время как центры, отвечающие за дыхание, питание, передвижение и т. п. в целом примерно одинаковы. Интересно сравнить мозг современного человека с мозгом высших приматов соответствующего размера. Хотя мы с вами являемся в высшей степени визуальными животными (главную роль в ориентации в окружающей среде для нас играет зрительное восприятие), наш визуальный кортекс (затылочная часть мозга) относительно мал, в то время как префронтальный кортекс (лобная часть мозга) необычайно увеличен.