24 июня мы встали чуть свет - не спалось. Погода в этот день оказалась пасмурной, моросил мелкий дождь. Но никто не обращал на это внимания: ни мы, ни москвичи, заполнившие все тротуары по пути нашего следования к Красной площади, встречавшие и провожавшие нас радостными улыбками, криками «ура».

Одновременно с нами к центру города двигались многочисленные колонны празднично одетых москвичей, люди несли знамена, флаги, лозунги, портреты руководителей партии и правительства: после Парада состоится демонстрация трудящихся Москвы.

К девяти часам сводные полки выстроились на Красной площади на отведенных местах в такой последовательности, в какой - с севера на юг - располагались представленные им фронты во время войны. Мы стояли по стойке «вольно», но напряжение с каждой минутой нарастало.

И вот, когда стрелки часов на Спасской башне Кремля стали приближаться к десяти, Красная площадь взорвалась громом рукоплесканий. На трибуну Мавзолея В. И. Ленина поднимались Сталин, Калинин, Молотов, другие члены Политбюро Центрального Комитета партии и Советского правительства. Бурная овация продолжалась до тех пор, пока не зазвонили на башне куранты. С десятым ударом часов над площадью раздалось протяжное «смир-но-о-о!». Командующий парадом Константин Константинович Рокоссовский [148] на вороном коне устремился навстречу Георгию Константиновичу Жукову, который выехал из Спасских ворот на коне светло-серой, почти белой масти. Красная площадь замерла. Отчетливо слышался цокот копыт.

Едва отзвучали последние слова рапорта командующего парадом, как грянул торжественный марш сводного оркестра, состоявшего из 1400 музыкантов.

Жуков в сопровождении Рокоссовского объезжает войска и поздравляет солдат, офицеров и генералов с Победой. Мощное, раскатистое «ура» сопровождает маршалов.

Объезд полков завершен. Сводный оркестр выходит на середину площади и исполняет «Славься, русский народ!».

Между тем Жуков поднимается по ступеням Мавзолея и подходит к микрофонам. От имени и по поручению ЦК КПСС и правительства он поздравляет воинов, трудящихся города и деревни, весь советский народ с Великой Победой над фашистской Германией. По окончании его речи скова слышится громовое троекратное «ура!», а вслед за тем земля содрогается от мощных залпов артиллерийского салюта.

Неизгладимое впечатление: двести советских солдат-ветеранов под барабанный бой бросают к подножию Мавзолея двести знамен поверженной немецко-фашистской армии.

Я был до глубины души взволнован важностью и торжественностью момента, когда наш батальон во главе с генералом Каманиным подходил к Мавзолею. Конечно, хотелось бы как следует разглядеть руководителей партии и государства, но было необходимо помнить о выправке и безукоризненно соблюдать строй, поэтому я лишь мельком увидел трибуну…

И вот уже Красная площадь позади, идем «вольно», кругом ликует народ, нам машут руками, поздравляют с Победой.

Когда вернулись в казармы, нам объявили, что сегодня же вечером мы разъезжаемся по своим частям. Жаль было [149] так сразу расставаться с Москвой, но все-таки скорый отъезд не столько огорчил, сколько обрадовал: не терпелось скорее вернуться в родной полк и поделиться с друзьями всеми впечатлениями от этого незабываемого дня.

Встреча через сорок лет

Все послевоенные годы я постоянно вспоминал своего спасителя, мечтал когда-нибудь разыскать его. Но как найти в России человека, о котором известно только одно: его зовут Иваном?… В моей благодарной памяти не тускнел образ Ванюшки, я рассказывал о нем не только всем друзьям и знакомым, но и при каждом удобном случае, едва речь заходила о военном лихолетье; рассказывал с тайной надеждой - вдруг нападу на след!…

Поэтому, когда однажды меня пригласили выступить по Всесоюзному телевидению в передаче «Клуб фронтовых друзей», я, помимо прочего, рассказал и про Ванюшку, рассчитывая, что если он жив, то откликнется.

Ванюшка молчал.

Некоторое время спустя я написал военкому Ельни. По присланному мною письму районная газета «Знамя» 17 февраля 1983 года опубликовала статью под заголовком «Жизнью обязан».

В марте получаю письмо из совхоза «Демщинский» от Александры Тихоновны Архиповой. Забегая вперед, скажу, что, хотя сведения Александры Тихоновны оказались недостоверными, они в конечном счете навели меня на верный след. И я благодарен ей за то, что она откликнулась.

Александра Тихоновна писала, что в сорок третьем году ее младший брат помогал прятаться советскому летчику, но вскоре сам погиб, подорвавшись на гранате.

Не могу описать, как опечалило меня это известие.

Из письма вытекало, что деревня, где я прятался, называется [150] Софеевкой и расположена в пяти километрах севернее Ельни.

И вот тут меня взяло сомнение. Дело в том, что я отлично помнил: через деревню проходила железная дорога, и в моем представлении это была дорога Сухиничи - Ельня - Смоленск: другой дороги на полетных картах не было. Так, может, я прятался вовсе не в Софеевке, а в какой-то другой деревне?

В ответном письме Александре Тихоновне я подробно описал все события тех дней, поделился сомнениями насчет железной дороги и к письму приложил подробную схему: деревня, железная дорога, лес, где мне встретились женщины, место, где я прятался в бурьяне, и другие запомнившиеся мне ориентиры.