Готовность соединений и частей корпуса к маршу по указанным в приказе Юго-Западного фронта (ЮЗФ) маршрутам комкор Фекленко назначил на 19.00. К этому времени надо было закончить проверку материальной части боевой техники и вооружения, построить части в колонны по-походному, провести беседы с личным составом, разъяснить суть правительственного обращения к народу.

Через полчаса мы с генералом Фекленко были уже в расположении своего штаба и войск. Там шла напряженная работа. Я отправился в полки 43-й танковой дивизии. [21]

Комкор остался с полковником Девятовым, чтобы связаться с 40-й и 213-й дивизиями и заслушать доклады командиров этих соединений. Находившиеся там работники отдела пропаганды корпуса вместе с командирами и политработниками частей проверяли подготовку к маршу танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений, наличие предусмотренных соответствующими приказами и распоряжениями запасов горючего, продовольствия и боеприпасов. Не обошли проверяющие своим вниманием пищеблоки, а также подвижные продовольственные и вещевые склады.

Полным ходом велась подготовка радийных машин и установка громкоговорителей для трансляции передач из Москвы. Заместители командиров частей по политчасти выделили воинов, которым было поручено дословно записать заявление правительства. К 12 часам в лесу стало так тихо, словно здесь не было ни души. Танкисты, артиллеристы, связисты, мотострелки, сгрудившись у громкоговорителей, приготовились слушать. Прозвучали позывные радиостанции.

Заявление Советского правительства воины выслушали с огромным вниманием, стараясь не пропустить ни одного слова. Сразу после трансляции в полках состоялись митинги личного состава. Выступившие на них командиры, политработники, красноармейцы, коммунисты и комсомольцы клеймили позором фашистских агрессоров, нарушивших договор о ненападении. Все выступления были проникнуты пламенным патриотизмом.

— Мы знали, что фашист пойдет на нас войной. Так пусть же он запомнит: за каждую пядь родной советской земли мы будем драться до последнего дыхания, не жалея ни сил, ни самой жизни, — сказал отличник боевой и политической подготовки красноармеец Н. Герасимов.

Донецкий шахтер командир танка младший лейтенант И. Ефимов, выражая волю товарищей по экипажу, поклялся без пощады громить фашистских извергов, пока они не будут разбиты. Его друг и боевой соперник по дням мирной учебы заместитель политрука Б. Прокофьев не только горячо поддержал товарища. Он заверил командование и отдел политической пропаганды, что его экипаж, воины всех танковой роты безгранично верят в мудрость большевистской партии, в неисчерпаемую силу советского народа, государства.

— Нас не сломить. Враг будет разбит. Победа будет [22] за нами! — завершил Прокофьев свое выступление словами, которыми заканчивалось заявление Советского правительства и которые стали впоследствии боевым лозунгом воинов наших Вооруженных Сил и всего советского народа в борьбе против фашистских захватчиков.

Единодушие, убежденность в поражении фашистских агрессоров, в непобедимости Красной Армии чувствовались в выступлениях всех бойцов, командиров, политработников. Они, конечно, не знали, сколь горькую чашу неудач, отступления, потерь придется всем нам испить прежде, чем одержим желанную победу над коварным врагом, но твердо были уверены в своих силах, горели желанием скрестить оружие с врагом и низвергнуть его.

* * *

Штаб фронта пристально следил за нашим продвижением, торопил командование корпуса, требовал увеличить скорость движения. Под Дубровкой комкор сказал мне, прочитав очередную шифровку:

— По всему видно, дела на границе горячие. Мы, друг мой комиссар, находимся на пороге суровых испытаний. Нас все время торопят, значит, с ходу введут в бой. Ведь танковые части врага кое-где прорвались через пограничные заслоны.

А марш наших дивизий был не из легких. Встречного сражения ни в этот, ни в следующий день не произошло, но над колоннами все время висели фашистские самолеты, которые бомбили нас и обстреливали на бреющем из пулеметов. Нередко фашистские разбойники получали сдачу от наших зенитных дивизионов. Как ни маломощны были орудия МЗА 37-миллиметрового калибра и пулеметы ДЕШ против бронированных стервятников, зенитчики 40-й танковой дивизии, которыми командовал капитан Горкавенко, сбили несколько самолетов, а главное — заставили гитлеровских асов держаться на почтительной высоте и сбрасывать смертоносный груз куда попало. Наши потери, к счастью, оказались незначительными.

Войска корпуса, за исключением артиллерийских частей, к середине дня 25 июня прибыли в район сосредоточения и расположились в лесах юго-западнее Ровно. А еще утром того же дня мы получили из штаба фронта не очень обрадовавшее нас распоряжение: по приказу командующего мы должны были передать 213-ю моторизованную дивизию полковника В. М. Осьминского в оперативную [23] группу генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина. Дивизии в связи с этим был назначен новый маршрут. После короткого отдыха ее части отправились выполнять поставленную задачу и больше не возвратились в состав корпуса.

На пороге суровых испытаний

В первый же день войны дал о себе знать существенный недостаток, который был присущ организационной структуре наших механизированных соединений. Корпусная крупнокалиберная артиллерия безнадежно отставала от танковых и моторизованных частей и подразделений, которые обязана была поддерживать своим огнем. 152-миллиметровые гаубицы-пушки, по одному дивизиону которых было тогда в каждом артиллерийском полку соединений, тянули мощные по тому времени, но тихоходные трактора типа ЧТЗ-65. Средняя скорость движения этих дивизионов не превышала поэтому 10–15 километров в час, то есть была более чем наполовину меньше средней скорости движения танковых частей.