— Подумай еще раз над тем, что я тебе сказал, — посоветовал ефрейтору Трау.

Кольхаз встал, одернул френч и сказал!

— Мне пора возвращаться в часть. Они простились у ворот дома Трау.

— Пишешь сейчас что-нибудь? — поинтересовался учитель, пожимая ефрейтору руку.

— Сейчас ничего не пишу: нет времени.

Трау немного задержал в своей руке руку Кольхаза и сказал:

— Время надо находить в любой обстановке.

После захода солнца постепенно стало темнеть. По дороге на заставу Кольхаз думал о своем разговоре с Гартманом и Трау и пришел к выводу, что оба они правы.

«Раз правы они, значит, не прав я сам», — решил он.

Увидев два движущихся огонька по дороге, Кольхаз остановился и поднял руку. Это был пограничный мотоцикл с коляской.

Кольхаз влез в коляску и, поблагодарив водителя, поудобнее уселся на сиденье. На заставу они приехали уже в темноте. Все спали. Не спал лишь один Поль: он что-то читал при свете маленькой лампочки.

Кольхаз подошел к нему, присел на край кровати и тихо прошептал:

— Я, кажется, прозрел, дружище. Теперь все пойдет как надо.

— Что, собственно, случилось? — спросил Поль.

— Как-нибудь объясню, — сказал Кольхаз, понимая, что сейчас ему вряд ли удастся рассказать о своих чувствах. — Попозже.

— Тогда ложись и спи, — посоветовал ему Поль.

— Сейчас я не смогу заснуть. Ну да ладно, до утра. — Взяв блокнот, который подарил ему Раудорн, Кольхаз вышел во двор. Ночь была свежей. Ефрейтор уселся на скамейке под столбом с фонарем и, открыв блокнот, стал что-то писать в нем. Написав несколько строчек, он остановился: мысли путались. Кольхаз встал и начал нервно ходить взад-вперед. Остановившись, он снова открыл блокнот на какой-то странице и прочел:

«Настоящее счастье отдельного человека должно сливаться со счастьем коллектива…»

Он начал торопливо писать в блокноте о том, как он понимает счастье. Слова сами ложились на бумагу. Кольхаз писал до тех пор, пока ночная прохлада не пробрала его сквозь обмундирование. Он встал и пошел к себе в комнату. Надев пижаму, он залез под одеяло и заснул сном праведника.

Утром, когда дневальный объявил подъем, никому не хотелось вставать. Кольхаз с трудом открыл глаза и, взглянув в окно, увидел, что все кругом затянуло густой пеленой тумана. Кениг, довернувшись на другой бок, жаловался на чересчур короткие ночи. И только один Зимлер бодро вскочил на ноги и начал одеваться.

Кольхаз бросил беглый взгляд на Поля, на почти одетого Зимлера и последовал его примеру.

— Одну минутку! — остановил он Зимлера, когда тот подошел к двери. — После завтрака всем собраться в комнате ровно в восемь.

Зимлер молча кивнул а Кениг испуганно воскликнул:

— В восемь уже собраться?! Тогда я должен завтракать прямо на ходу… А что, собственно, случилось?

— Одевайся поскорее, тогда и на завтрак времени хватит.

— Сначала я должен хорошенько потянуться, а то мне весь день будет как-то не по себе, — не успокаивался Кениг. Он встал и, поддав Дуке дружеского шлепка, крикнул: — Пошевеливайся, крестьянин! Бери пример с рабочего класса!

Кольхаз засмеялся.

— Смотрите, он снова смеется, а я-то уж думал, что он больше никогда и не засмеется!

— Перестань, дружище! — улыбнулся Кольхаз.

— Может, это смех висельника.

Придя в умывальник, Кольхаз специально встал к крану рядом с Зимлером, который обтирался до пояса холодной водой.

— Тебе не кажется, что мы с тобой ведем себя как дети? — спросил Кольхаз, обращаясь к Зимлеру.

— Не кажется, — Зимлер посмотрел ефрейтору прямо в глаза. — Мне не в чем упрекнуть себя!

— Нам нужно поговорить. В спокойной обстановке.

— Пожалуйста, я весь в твоем распоряжении.

«Я весь в твоем распоряжении…» — про себя повторил Кольхаз слова солдата. — Не хватает только, чтобы он прислал мне своих секундантов и предложил сразиться на дуэли на саблях или же на пистолетах».

— Так ровно в восемь в нашей комнате. — Кольхаз быстро умылся и вышел из туалетной комнаты раньше Зимлера.

Ровно в восемь Кольхаз вошел в комнату отделении. Все были в сборе: Кениг и Дуке стояли у окна, Зимлер прислонился к своему шкафчику, остальные сидели за столом.

— Садитесь, ребята. Это ненадолго. Я кое-что необдуманное совершил и обидел Ульриха, обвинив его в зазнайстве и эгоизме…

— А иначе его и характеризовать нельзя, — заметил Кениг.

Зимлер хотел было возмутиться, но Кольхаз жестом остановил его:

— Во-первых, я хотел бы, чтобы мне дали возможность сказать то, что я хочу, и, во-вторых, а это самое важное, я прошу извинения у Зимлера. Я был несправедлив к нему.

— Я не совершил никакого преступления, — буркнул недовольный Зимлер.