И наконец, страстное (или сверхстрастное) признание подлинности характера его друга:

С тех пор

Как для меня законом стало сердце

И в людях разбирается, оно

Отметило тебя. Ты знал страданья,

Не подавая виду, что страдал.

Ты сносишь все и равно благодарен

Судьбе за гнев и милости. Блажен,

В ком кровь и ум такого же состава,

Он не рожок под пальцами судьбы,

Чтоб петь, что та захочет. Кто не в рабстве

У собственных страстей? Найди его,

Я в сердце заключу его с тобою,

В святилище души. Но погоди***.

Это, затем, Гамлет в Гамлете. Объединение комедианта, интеллектуала, молодого человека и невротика проявляется в том, что слова - это и есть его лучшие по-

*ШекспирВ. Гамлет. Акт II. Сцена 2. Пер. Б. Пастернака//Ш е к с п и р В. Избранные произведения. М., 1953. С. 259.

** Там же. С. 265. **_ Там же. С. 265-266.

ступки, он может ясно сказать, что не может жить и что его верность должна оказаться роковой для тех, кого он любит, из-за них он совершает в конце то, чего сначала пытался избежать. Гамлет преуспевает в осуществлении только того, что нам следовало бы назвать его негативной идентичностью, и в становлении именно того, что его собственное этическое чувство не могло переносить: безумного мстителя. Итак, остается вопрос: устраивают ли внутренняя реальность и историческая актуальность сговор, чтобы не допустить у трагического человека позитивную идентичность, для которой он, кажется, был специально избран? Конечно, публика все время ощущала в полной искренности Гамлета близость "запретной черты". В конце он отдает свой "умирающий голос" сопернику на исторической сцене, молодому победоносному фортинбрасу, который в свою очередь настаивает на том, что Гамлет:

Будь он в живых, он стал бы королем Заслуженно*.

Церемониальные фанфары, трубы и пустота объявляют о конце этого необыкновенного молодого человека. Избранные сверстники подтверждают королевские знаки его рождения. Но публика чувствует, что особый человек, будучи погребенным, подтвержден как король и все же не имеет знаков отличия.

Мы сказали, что важный элемент в человеческой потребности личной и коллективной идентичности - принадлежать к особому, отличному от других роду - со- * здает в некотором смысле "псевдоразновидности". "Псев-до" предполагает обман, и, может быть, я стараюсь подчеркнуть именно это - отклонение от факта во всяком мифологизировании. Теперь должно быть ясно, что человек - лгущее животное как раз потому, что он старается быть исключительно правдивым: и искажение, и исправление - часть его вербального и идеаторного снаряжения. Для того чтобы иметь хоть сколько-нибудь ус-

* Там же. С. 300.

252

253

тойчивые ценности, он должен абсолютизировать их, для того чтобы иметь стиль, он должен верить, что является венцом вселенной. Точно так же каждое племя или нация, культура или религия будут изобретать исторические и моральные резоны для своей исключительно божественной предопределенной уникальности, и в такой же степени, в какой они являются псевдоразновидностями, оказывается несущественным, чем еще они являются и чего добиваются. С другой стороны, человек также находит временное самоосуществление в величайших моментах культурной идентичности и цивилизованного совершенства, и каждая такая традиция идентичности и совершенства ярко освещает то, чем человек мог бы быть, и то, мог ли он быть всем этим. Утопия нашей собственной эпохи предсказывает, что человек будет единым видом в едином мире с универсальной технологической идентичностью, которая заменит делящие его на части иллюзорные псевдоидентичности, и с интернациональной этикой, заменяющей все моральные системы, суеверия, подавления и запрещения. Тем временем идеологические системы конкурируют в своей способности предложить не только наиболее практичные, но также наиболее универсальные убеждения, обеспечить политическую и частную мораль для такого будущего мира; а универсальные убеждения - это, помимо всего прочего, такие, которые заслуживают доверия в глазах юности.

В юности сила "эго" возникает из взаимного подтверждения индивида и общества в том смысле, что общество узнает молодого индивида как носителя свежей энергии и что индивид, таким образом подтвержденный, узнает общество как живой процесс, вдохновляющий верность, которую оно получает от него, сохраняющий преданность, которой оно привлекает его, чтящий доверие, которого оно требует от него. Давайте теперь вернемся к источникам того сочетания актуализации влечений и дисциплинируемой энергии, иррациональности и бесстрашной способности, которые принадлежат к наиболее обсуждаемым и наиболее загадочным феноменам жизненного цикла. Мы должны полностью признать, что эта загадка и есть сущность феномена. Для того чтобы быть целостной и объединиться с другими, личности следует быть уни-

254

кальной, и функционирование каждого нового поколения непредсказуемо для выполнения этой его функции.

Из трех источников новой энергии физический рост - наиболее легко измеряемый и систематически используемый, хотя его вклад в агрессивные побуждения наименее понятен, за тем, по-видимому, известным исключением, что любое препятствие на пути использования физической энергии в тех случаях, когда действия подлинно осмысленны, приводит к подавленному гневу, который может стать разрушающим или саморазрушающим. Присущие юности силы понимания и познания могут быть экспериментально изучены и планомерно применены к обучению ремеслу и исследованию; менее известна, однако, их связь с идеологическим воображением. Наконец, замедленное половое созревание - источник не только неисчислимой энергии, но и актуализации влечений, сопровождающейся внутренней фрустрацией.

Когда юноша, физически созревший для деторождения, все же не способен любить так, чтобы чувствовать связь с другим человеком (это могут давать друг другу лишь люди с достаточно сформированной идентичностью), он не может последовательно прилагать усилия, чтобы быть родителем. Два пола, конечно, весьма различаются в этом отношении, как и отдельные индивиды, хотя общества обеспечивают различные возможности и устанавливают разные санкции, задавая границы, в пределах которых индивид должен заботиться о своих потенциальных возможностях - и о своей потенции. Психосоциальный мораторий, по-видимому, построен в режиме развития человека. Подобно всем "скрытым состояниям" в режиме развития, замедление взросления может быть как пролонгировано, так и действенно и решительно интенсифицировано, что объясняет и совершенно особые человеческие достижения, и совершенно особые слабости в таких достижениях. Какими бы ни были частичные удовлетворения и частичные воздержания, характеризующие добрачную половую жизнь в разных культурах - удовольствие ли и гордость от мощной детородной активности без каких бы то ни было обязательств, или эротическое состояние без детородного завершения, или дисциплинируемое и самозабвенное замедление, - развитие "эго" использует психосексуальные силы юности для уси-

255

ления стилевой определенности и идентичности. Здесь также человек никогда не является животным: даже тогда, когда общество содействует близости полов, оно делает это стилизованным способом. С другой стороны, сексуальный акт, говоря биологически, - это акт порождения потомства, и в любой социальной ситуации, которая в конечном итоге неблаго-приятна для завершающей фазы порождения потомства и заботы о нем, существует элемент психобиологической неудовлетворенности, которую здоровые в других отношениях люди могут вытерпеть, так же как можно выдержать и все другие частичные воздержания, оказывающиеся для определенных периодов и в особых условиях благоприятными для целей формирования идентичности. У женщины, несомненно, эта неудовлетворенность играет намного большую роль вследствие ее более глубокой включенности, физиологически и эмоционально, в половой акт как первый шаг в обязательство порождения потомства, о котором ей регулярно напоминает, телесно и эмоционально, ее ежемесячный цикл; более полно это будет обсуждено в следующей главе.