– Ну, вы же понимаете!..
– нежно улыбался ему тощий, как глиста, и такой же скользкий инспектор.

Спрятал тонкую пачку подаренных ему лично банкнот в портфель и ловко извлек из него квитанцию для уплаты штрафа, по которой Максиму еще только предстояло рассчитаться.

– Государство тоже должно что-то получить, иначе как же нам поднять экономику? – заявил ушлый глист, заполняя пустые графы.
– У нас, между прочим, ежемесячный план по взысканию штрафов! Хочешь, не хочешь, а приходится выполнять.

– Да, я понимаю, – бормотал Максим и еще сильнее бледнел от злости, понимая, что вряд ли этот чинуша имел в виду экономику страны.

Скорей всего, тот подразумевал экономику начальства и свою собственную.

– А скажите, пожалуйста, почему проверка проводится именно сейчас и так внезапно? – полюбопытствовал Максим. – Помнится, я договаривался с вашим руководством о том, что мне будут сообщать о них заранее, чтобы господа инспекторы, так сказать, не испытывали никаких неудобств.

– Вы знаете, именно наше начальство и направило нас к вам! – обрадовал его инспектор. – Насколько я знаю, один из высокопоставленных чиновников отравился у вас рыбой и не замедлил сообщить об этом куда следует. Ну, вы же понимаете, что мы не могли проигнорировать эту жалобу?

– Да-да! Я понимаю!

Максим все понимал. Он понимал даже то, что Дальский дружен с начальником этих господ и именно он помогал Максиму в свое время решить вопрос с проверками.

– Ненавижу тебя, Гор! – прошипел Максим, когда вечером наконец-то добрался до своего кабинета.

Сразу метнулся к бару и дрожащей рукой налил себе большую порцию виски. Выпил всю ее одним махом и, размахнувшись, запустил бокал в стену так, как когда-то делал это Дальский. После этого он чуть успокоился и нырнул в бар за новой стеклянной тарой. Но тут оказалось, что этот бокал был последним, а значит, за пару месяцев они с психованным Егором умудрились ухайдокать целый набор из шести бокалов не самого дешевого богемского стекла.

– Мерзавец!
– рычал Максим, хлебая виски прямо из бутылки. – Даже тут подгадил!

Но вместе с бокалами его неприятности, естественно, не закончились. Те лишь намекнули ему, превратившись в очередную статью расхода, на приближение предсказанного Максимом самому себе большого и всеобъемлющего пиздеца, потому что как только убрались санитарные инспекторы, появились, как грибы после дождя, их собратья по разуму - пожарные.

Эти тоже рыскали по всем заведениям, не ограничивая себя кухней. Заглядывали во все углы и помещения. В этот раз ничего не закрыли, и даже чистейший золотой песок на Арене их очень порадовал, но некоторую сумму они все же потребовали, причем большую, чем та, которую оторвал от сердца Максим для санинспекторов. Эти оказались наглее, чем те, и вкрадчиво попросили выделить средства «на благотворительные взносы» - «ну, вы же понимаете, что все равно есть, к чему придраться» - на что Максим только кивнул и промолчал, потому что уже не мог выражаться безматерно.

Пока ушлые инспекторы нагло бродили по его вотчине, Максим, конечно, волосы на голове не рвал, ему было жалко шикарную густую шевелюру, но нервничал и злился при этом изрядно. На инспекторов - за жадность и наглость. На - Дальского за глупую влюбленность и детскую обидчивость. На себя - за все остальное. После ухода пожарных инспекторов Максим закрылся в кабинете, пил и, нервно дергая веком, радовался, что у Клуба нет наружной рекламы, потому что только проблем с городской администрацией ему и не хватало для полного комплекта.

После пожарных инспекторов неожиданно приперлась миграционная служба в виде двух чопорных мужиков средних лет, которые затребовали показать им разрешение на привлечение к работе иностранцев. Также они хотели видеть самих виновников торжества, то бишь иностранцев, работающих у Максима, но тут он уже был подготовленный и провернул все с блеском. Завел мужиков в салон с белым, как круизная яхта, и таким же шикарным «Стейнвеем». Усадил на элегантные винтажные диваны, предложил выпить элитное французское вино, заедая его канапе и фруктами. Затем показал разрешение, благо сделанное заранее и без участия Дальского, а уже потом пригласил на беседу Тони и, хорошенько подумав, Филиппа.

Закутанные в официоз от шеи до пят мужики, конечно, сначала были в шоке от обоих.

Элегантный Тони держался принцем, демонстрировал царские манеры, сдержанно улыбался, сверкал глазами, в общем, вел себя, как обычно. Когда его руки «говорили», а специально нанятый со стороны переводчик переводил, оба инспектора следили за порханием длинных смуглых пальцев, не отрывая взгляда. Улыбались, когда улыбался Тони, смущались вместе с ним, короче, были непривычны к сногсшибательной красоте холеного потомственного аристократа и, как глупые любопытные мальки, сами стремились в сачок его сексуальной привлекательности. Знали б они, что Тони - совсем не Тони, и фамилия, данная ему при рождении, совсем не та, что указана в паспорте, может, и придрались бы к томному красавцу. Но Максим дело свое знал, на документах не экономил, и теперь только очень опытный следователь смог бы доказать, что паспорт Тони - поддельный.

А вот Филипп – «шотландец», который всю жизнь прожил в этом городе и никогда не ступал на землю Шотландии - ради такого случая облачился в любимый парадный килт, который без стеснения демонстрировал его крепкие гладкие икры. Эта шерстяная тряпка к тому же слегка приоткрывала тайну бесподобной формы коленей, когда хозяин этих самых коленей медленно клал одну красивую ногу на вторую – не менее красивую ногу. При этом Филипп сверкал мелово-белыми гольфами и улыбался мелово-белыми зубами. Говорил за двоих с неизвестно откуда взявшимся акцентом, мелодично смеялся и прищуривал свои «шотландские» светло-серые глаза. Все время, пока шла беседа, держал под их лукавым прицелом обоих взволнованных инспекторов, не давал им, таким образом, ни на минуту расслабиться и сбежать от витающих в воздухе паров легкого ненавязчивого флирта.