Долго и красно говорил Мономах, радуясь покаянному виду Ярославца и торжествуя. Потом, румяный от удовольствия, выслушал скупые, сухие слова о замирении.

— С отцом твоим мы были дружны, — сказал он наконец. — И ты того не забывай. Дарую тебе мир. Живи в земле своей, а как позову — приходи. Да не чини ссор и не строй козней братии своей — и будешь обласкан и принят всеми. Жену свою люби и живи с нею в мире. И да подарит вам Господь ещё сынов и дочерей.

Домой Ярославец воротился хмельной после устроенного Мономахом пира. Не находивший себе места Вячеслав встретил было отца в сенях, но тот прошёл мимо сына, как мимо пустого места. Князь хотел быть один. Ему казалось, что, согласившись принять от Киева мир, он предал не только себя — преступил через честь рода. Что сказал бы отец, дядья, брат Мстислав? Мономах торжествует, а он? Унижен и раздавлен. Как теперь жить? Кем он стал?

Скрипнула дверь, прошелестели медленные, робкие шаги.

Она. Елена Мстиславна. Ярославец поднял голову, взглянул исподлобья. Вот она стоит, бледная, с синими кругами под глазами, болезненно-худая, в кровь искусав губы. Видно, много плакала — лицо и сейчас опухшее от слёз и некрасивое. Молодая княгиня боится мужа и сейчас умирает от страха, но вот пришла, пересилив себя.

— Привёз я Юрия, — ответил на немой вопрос жены Ярославец. — С пестуном он. Поди прими.

— Я... я хотела... — Елена еле шевелила губами от страха, — спросить... как там? Что решили?

— Не твоё бабье дело. — Ярославец шёпотом выругался, помянув чёрта. — Ну мир!.. Мир у нас с дедом твоим! Довольна? А теперь пошла вон!.. Мономахово племя...

Он зашарил рукой, ища, чем бы запустить в жену, и Елена проворно юркнула за дверь.

Владимир Всеволодович не верил Ярославцу. Он вообще не доверял этому семейству. И не только потому, что Святополчичи были единственными серьёзными соперниками в борьбе за великое княжение. Мономах чувствовал, что годы уходят. И, хотя выросли сыновья, появились внуки и даже правнуки — маленький Юрий Ярославич уж до чего хорош! ну прямо Мстиславушка в его годы! — всё-таки пройдёт ещё пять или десять лет и пора ложиться в домовину. И что потом? Сызнова вспыхнет пожар усобицы. Встанут Давыдовичи, Ольговичи, Ярослав Муромский. Те же Всеславьичи, хоть и изгои, вылезут из своих дебрей. Все захотят княжить в Киеве. Конечно, Мономашичи победят, но сколько прольётся крови!

Только после его смерти начал Мономах ценить Олега Святославича. Конечно, в своё время беспокойный изгой много крови ему попортил, но надо признать, что был он витязь достойный и Русь любил. Эх, кабы всё по-другому повернулось! У Святославича было всё, что нужно в князе, — то же самое было и в нём самом. Были они одинаковы, равновелики, и потому не было на Руси им места рядом. Смерть примирила Владимира с Олегом. По Писанию: «Любите врагов ваших» — Мономах любил Олега. За ум, дерзость, доблесть. Ярославец был не таким. Он был мельче, слабее и, следовательно, подлее. Такой мог предать и ударить в спину. А этого никак не хотелось.

На лето другого года киевский князь задумал сызнова пойти воевать Болгарское царство. Маленький Василий Львович подрастал, правнуку Константина Мономаха нужно было своё княжество. Благородный Константинополь — чем не родовой удел?

И весной большое русское войско, усиленное дружинами князей Ростиславичей, под началом воеводы Ивана Войтишича отправилось на Дунай. Небольшие болгарские заставы не сумели его остановить, и руссы растеклись по Фракии, захватывая один город за другим. Война приближалась к границам Византийской империи.

В Палатии всё было тихо и спокойно, но эта тишина обманывала. Огромный дворец, помнивший ещё Константина Великого, основателя столицы, затих в тревожном ожидании. Не прошуршат одежды евнухов, не стучат шаги стражи, не слышатся голоса слуг.

Жизнь шла своим чередом. Где-то шумели и веселились, трудились в поте лица и отдыхали после трудов, но император Алексей Комнин этого не слышал. Он с раздражением косился на окрывающийся из галереи внутренний двор с садом. Там среди деревьев порхали птицы. Глупые твари! Ничего не понимают! Для них что война, что мир — всё едино. Они живут своими маленькими радостями и продолжают весело чирикать, когда рушится его мир!

Война была ещё далеко, но император Алексей чувствовал её приближение. Руссы захватили большую часть Болгарии, вторглись во Фракию. Ещё немного — и их воины застучат топорами в стены Константинополя! Когда-то Олег, русский воевода, первым привёл под эти стены воинов и прибил свой щит к воротам столицы Империи. Жест победителя. На сей раз щитом руссы не отделаются!

Послышались лёгкие шаги. Император, остановившийся на галерее, вздрогнул. Хотел кликнуть стражу, но узнал вышитый паллий своей дочери Анны.

Несколько лет назад расстроилась помолвка Анны Комниной с одним видным сановником. Сильная духом, честолюбивая девушка не пожелала уходить в монастырь, как положено отвергнутой невесте царских кровей, а осталась при отце и с тех пор вела записи, повествуя о деяниях знаменитого военачальника из рода Комнинов, железной рукой вырвавшего власть из ослабевшей руки его предшественника Романа Диогена.

— Отец, — промолвила она, подходя. — Что решил совет?

Алексей Комнин только что собирал сановников, чтобы обсудить с ними положение во Фракии. Его брат Исаак Комнин ратовал за войну, но остальные...