Шрифт:
После разошлись по теремам. Константин Мовсиевич со своими доброхотами отправился прямиком к Владимиру Мономаху — как верный слуга доложить о приезде, да и задержался. Часть новгородцев остановилась в Печёрской лавре — тамошние иноки с готовностью приветили приезжих.
Не сиделось на месте и Ставру. Терзаемый предчувствиями, он не мог долго оставаться на новгородском дворе и пошёл побродить по Киеву. Стольный град был велик. Несмотря на то что спускался вечер, всё ещё гудел торг, сновали по улицам люди, звенели молоты и стучали ткацкие станки. Киев был тороват и деловит, как Новгород. Сами по себе города были равны, но в Киеве сидел князь. Здесь была власть и сила. Отсюда Владимир Всеволодович правил всей Русью. Новгород был частью Руси. Значит, и там скоро будет править Мономах. Впрочем, он правит уже...
От этих дум Ставру стало не по себе. На душе было тяжко. Стремясь хоть как-то облегчиться, он свернул туда, где звенели колокола, созывая народ к вечерне.
В Софийском соборе царила полутьма. Плыл запах ладана, подрагивали в руках молящихся свечи. Затеплив свечу перед иконой, Ставр пробрался ближе к амвону, и тут ноги словно приросли к полу.
В первых рядах молящихся он узнал Константина Мовсиевича, Завида Дмитрича и других бояр. А среди них — Мстислава Владимирича!
Словно ушат холодной воды выплеснули на Ставра. Он вдруг понял, что Василиса была права, когда боялась его отпускать. Ничего хорошего в Киеве в самом деле не ждёт. Но уезжать было поздно.
Боком, стараясь не мешать молящимся, Ставр подобрался к стене, встал в тени за колоннами и воззвал к Богородице, прося даровать ему помощь и защиту.
«Господи, помоги рабу твоему Ставру Гордятичу». И всё крестился и шептал молитвы.
2
Несколько дней спустя, потомив строптивых новгородцев ожиданием, Владимир Мономах наконец пригласил их в терем. Бояре шли толпой, важно ступая по вощёным полам княжеских покоев. От их отроков и слуг на просторном дворе стало тесно. Но когда распахнулись двери в гридницу, бояре стихли.
Владимир Всеволодович знал, как удивить гостей. Он восседал на золотом стольце важный, гордый, неприступный, неулыбчивый, в окружении сыновей. Мстислав стоял по правую руку, молодой Роман — по левую. На высоком, с залысинами, лбу Мономаха сверкала каменьями шапка Мономаха — драгоценный дар Алексея Комнина.
Повисло молчание. Мономах сидел и ждал. Стояли новгородцы, глядя на киевского князя. Потом Константин Мовсиевич первым потянул с головы шапку:
— Здрав буди, князь Владимир стольнокиевский!
Следом подхватился робкий Саток Сытинич и Домажир Осипович:
— Здрав буди, княже!
И — пошло. Один за другим бояре ломали шапки, иные кланялись. Чуть прищуренные светлые глаза Владимира Мономаха зорко следили за новгородцами — кто ниже склонился, кто громче молвил, кто отводит взгляд. Ничего, что слишком много строптивцев! Кто не согнётся — сломаем! Мстислав замер рядом, спокойный, холодный. Его взгляд всего на миг скользнул по Ставру, но сотскому сразу показалось, что в палате жарко и душно. Ничего хорошего этот взгляд не сулил. И Ставр раздумал ломать перед князем шапку. Семи смертям бывать, а одной не миновать!
Нашлись и другие гордецы. Степан Щука только кивнул головой, не спеша согнуть спину. Анисим Лукич приветствовал князя как равного себе, а на Мстислава и вовсе взглянул, как на юношу, коего помнил с давних лет. Выждав, Владимир Мономах произнёс:
— Здравы будьте и вы, мужи новгородские. Ведомо ли вам, почто призвали вас в Киев?
Иного начала ждали новгородцы, оторопели. А Мономах вдруг улыбнулся и выпрямился:
— А призвал я вас на почестей пир! Ведомо ли вам, что недавно сам император византийский, откуда пришла на Русь вера христианская, признал мои права на золотой стол и венчал царским венцом? Ныне я — царь всея Руси! И желаю пир дать ради вас, новгородцы! Ибо вся Русь уже о том знает и лишь вам сие не ведомо!
Он хлопнул в ладоши, и тотчас распахнулись боковые двери. И стало видно, что в сенях ждут накрытые столы — ломятся от блюд с пирогами и кашами, а слуги ждут, чтобы начать вносить жареных поросят, лебедей, уток, кабанов и баранов.
Бояре оживились. Вот это другое дело! Видать, всё ж таки уважает Владимир Киевский Великий Новгород, что ради его именитых мужей закатывает пир! Они довольно загомонили и двинулись к столам.
Всё ещё предчувствуя недоброе, Ставр не стал лезть на передние места. В думной палате он ведал, что не сидеть ему подле посадника, несмотря на то, что в сватах у него именитейшие мужи. Тем более что впереди, подле Константина Мовсиевича и Анисима Лукича, уже сели Мономах с сыновьями. Ставр выбрал место с краю, подальше от княжьих строгих глаз.
Начался пир. Мономах провозгласил здравицу за Новгород и его вятших мужей. В ответ поднялся Константин Мовсиевич и поднял чашу за Киев и князя Владимира. Бояре, обрадованные угощением и почтением князя к их городу, откликнулись сразу. Но Ставру дорогое иноземное вино не шло в горло. За Новгород он кое-как выпил, но за князя — лишь пригубил и первым опустил чашу на стол. Степан Щука тоже едва смочил усы в вине. А Саток Сытинич — так тот и вовсе чуть не поперхнулся от робкого страха.
Мстислав на пиру пил менее прочих не потому, что любил трезвых и не терпел пьяных. Как и отец, он знал меру, но сейчас иные помыслы владели князем белгородским. Средь бояр ковалась крамола, а где, как не на пиру, где вино и меды развязывают языки почище калёного железа и кнутов, вызнать, кто главный зачинщик? Поэтому он почти не пил и не ел, а лишь смотрел и слушал. Отец доверил ему сие дело — всё-таки Мстислав долго прожил в Новгороде, многих бояр знал и понимал, кто чего стоит.