– У кого-то похороны!

– Да, – сказал я удивленно, – и что с того?

Внезапно от Алисиной печали не осталось и следа. Она заулыбалась, одной рукой прикрыла рот, а пальцем другой – ткнула вперед.

– Я хочу посмотреть! – Глаза у нее загорелись, как у чокнутого ребенка в магазине мертвых игрушек. – Побежали, давай же, а то все пропустим!

Я просто выпал. Алиса была совершенно ненормальной, никогда нельзя было понять, что творилось у нее в голове. Она схватила мою руку, и мы погнались за траурным кортежем.

9.

Запыхавшиеся и грязные, мы присоединились к толпе в тот момент, когда под пафосные звуки похоронного оркестра открытый гроб поплыл на руках к месту захоронения. Церемония была богатая и народу было много, сзади несли венки, кто-то плакал. Нас приняли за дальних родственников. Я чувствовал себя ужасно неловко в своей цветной клетчатой рубашке, а вокруг все были разодеты в строгие костюмы. Алиса, правда, выглядела не лучше в своей майке с надписью «Nirvana», торчащей из-под моей куртки. Я подумал, хорошо хоть ее порезанные руки были скрыты за рукавами, а то бы эти престарелые тетушки, что стояли рядом с нами, отдали бы концы прямо на чужих похоронах.

– Видишь, гроб обит красной тканью с черной каймой? – зашептала Алиса. – Это значит, что хоронят старикашку. Если бы хоронили молодого, то ткань была бы белая с черной каймой, а если бы хоронили ребенка – то с розовой.

Действительно, когда открытый гроб проплыл мимо нас, я увидел сморщенное лицо. Алиса даже встала на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь, и заулыбалась, когда убедилась, что оказалась права. Наверно, со стороны это выглядело чертовски неприлично.

– Познавательно, – шепнул я. – Но, может, не будем мешать?

– Мы и не помешаем, просто постоим немного, посмотрим, – сказала Алиса. – Это так прекрасно!

– У тебя проблемы, точно говорю, – буркнул я себе под нос.

– Что?

– Ничего, наслаждайся, – сказал я.

И мы остались стоять там вместе, чтобы проститься с человеком, которого мы никогда при жизни не знали. Мне было скучно, но я остался ради Алисы, которая вдруг полностью погрузилась в это странное действие. Мы стояли друг к другу боком, как до этого сидели так же в клубе самоубийц, и я украдкой наблюдал за ней.

Вокруг были одни престарелые призраки: никого моложе шестидесяти. Я решил, что покойник был одинок. Или, может быть, его дети и внуки просто не пришли на похороны. И отчего-то я вспомнил о своей стареющей одинокой тетке, о том, как она плакала ночью на кухне. Имею в виду, кто придет ее хоронить, когда все будет кончено?

Вскоре присутствующие стали по очереди подходить к гробу и читать речи. Когда один говорил, все внимательно его слушали, позволяя полностью высказаться, никто не перебивал. А потом, когда исповедь одного заканчивалась, ее тут же сменяла исповедь другого. И так по кругу. Я вдруг почувствовал, что все это уже видел в комнате с розовым слоном, мне даже показалось, будто я и не покидал ее вовсе, а все еще был там и слушал призраков. Как будто весь мир превратился в один огромный клуб самоубийц, и мы с Алисой были частью бесконечного безвыходного ритуала. С необъяснимой тревогой я ждал момента, когда фонарь погаснет и нам будет вынесен приговор.

– С тобой все в порядке? – спросила вдруг Алиса, дернув меня за рубашку и выбив из замкнутого пространства моих мыслей. – Тебе так скучно?

– Нет, вовсе нет, – соврал я.

– Но ты же все пропустишь, а ведь сейчас будет самое красивое!

– Дай мне минуту.

– Окий, – сказала Алиса и нахмурилась. Она так иногда говорила, когда злилась – заменяла буквы в словах. «Окий» вместо «Окей». Полнейшая чепуха, но я быстро привык, и вскоре эта Алисина черта стала казаться мне даже милой.

В общем, она нахмурилась, а мне не хотелось выяснять, что я испортил на этот раз. Я просто закрыл глаза и снова тут же сорвался внутрь себя, потому что мне нужна была подзарядка. Я не спал уже больше суток, и за это время произошло столько странного, что хватило бы на год моей привычной жизни. Наверно, мне стоило бы радоваться, что стою сейчас рядом с Алисой, но я уже так успел привыкнуть к одиночеству, что испытывал в нем какую-то наркотическую потребность. В тишине и пустоте с закрытыми глазами я пытался скрыться от реальности хотя бы на мгновение. Мне хотелось уйти от холодного осеннего ветра, от грязи, от этой давящей со всех сторон печали и даже от прекрасной Алисы со всеми ее странностями…

– Ну, посмотри же! – Алиса снова дернула меня за руку и вернула к жизни. Я открыл глаза и взглянул на нее, и мне показалось, что в ее глазах были слезы. Каждый раз, когда я открывал глаза, Алиса менялась, и мне никак не удавалось ее понять. Все приходилось начинать с самого начала.

Снова заиграла траурная мелодия. Лицо покойного закрыли покрывалом и достали цветы из гроба. Организатор похорон – я угадал его по тому, как он держался – сказал сухим формальным голосом: «Гражданин такой-то-такой-то закончил жизненный путь. Пусть добрая светлая память сохранится в наших сердцах на долгие годы» или как-то так. И это все. Это был конец для того незнакомого старичка, который, возможно, в семнадцать лет был самым сумасшедшим мечтателем из всех. А теперь он, мертвый, одинокий и никому неизвестный, лежит тут рядом с миллионом других бывших семнадцатилетних мечтателей, пока рабочие закупоривают его лакированной крышкой.