Шрифт:
— Ты так сказала только потому, что он из другой социальной среды, только потому, что он сирота.
— О чем ты говоришь?! — прослезилась мать Яны.
Яна подошла к ней и обняла, пытаясь успокоить.
— Я никогда тебе этого не говорила доченька, но мы с Любой, матерью Артура, когда-то были как родные сестры, мы даже занимались танцами вместе. У нее был талант, обещавший ей большое будущее! Я вообще не понимаю, от кого она забеременела. В ее жизни не было никого! Любовь была свободной, влюбленной в балет, она была любимицей публики. Когда она узнала о своей беременности, ее словно подменили. Она угасала у нас на глазах. Я уговаривала ее сделать аборт, но она даже слушать меня не хотела и находила утешение у Надежды.
— Ты знакома с Надеждой? — удивленно спросила Яна.
Мать со вздохом вытерла слезы и шепотом произнесла:
— Вера, Надежда, Любовь. Три сестры, три вечные спутницы. Как мне ее не хватает!.. А ведь врачи говорили ей, что она не перенесет роды. Ну что уж тут скажешь… Она мечтала, чтобы ее запомнили молодой. Во время родов Люба, как врачи ей и говорили, умерла. Я любила ее как сестру и долгое время переживала из-за Артура, оставшегося без матери. А когда решилась усыновить его… Судьба словно ждала моего решения! Артура усыновила Надежда. С тех пор я с ней не общаюсь. Сначала было стыдно из-за того, то что долгое время я не решалась усыновить ребенка моей лучшей подруги. Затем я сама вышла замуж, потом родилась ты. Со временем я вообще забыла обо всем, до того момента, пока ты мне не стала напоминать о ней.
— Я? — удивилась Яна.
— Скажи, он показывал тебе фото своей матери? — спросила Вера у дочери.
— Нет, мама.
— Я сейчас тебе покажу.
— Странно… Мне казалось, я знакома со всеми домашними фотографиями, — удивленно пожав плечами, сказала Яна.
Мать Яны вышла из своей комнаты, держа в руках бумажный конверт, и протянула его своей дочери. Яна достала из конверта фото и с удивлением спросила:
— Это она?
— Да, доченька. Ты словно ее копия.
— Я видела у Артура дома картину, на которой изображена балерина. Но мне почему-то казалось, что это он меня изобразил в виде танцовщицы. Артур любит рисовать меня в разных образах. В виде монахини, в одежде средних веков. Но почему ты раньше мне не рассказывала эту историю?
— Боялась…
— Чего же? — гладя мать по плечу, спросила Яна.
— Не знаю. Просто боялась. Как же мне хочется вновь вернуть хорошие отношения с Надеждой!..
— Теперь мне понятно, почему она постоянно разглядывает меня, а однажды даже прослезилась, глядя на меня, — сказала Яна, обняв свою мать. — Мне пора идти, извини.
Я
Танго
В ожидании я разглядывал ворону, которая , сидела прямо напротив меня. Я узнал ее по приближающемуся звуку шагов. Яна присела, ничего не говоря. Взглянув ей в лицо, я увидел слезы, бегущие по ее щекам.
— Почему ты плачешь? — спросил я.
— Я чувствую, как отдаляюсь от своей матери. Мы меньше говорим. А если и делаем это, то не понимаем друг друга, — ответила Яна.
— Ты взрослеешь. Становишься самой собой. В это время человек обретает свободу, обрывая нить за нитью, дергая за которые, им манипулируют родители. Ни одно животное не опекает свое дитя, когда оно достигает возраста, когда само способно о себе позаботиться. И попробуй навяжись ему! В лучшем случае начнется драка. К счастью, от животных нас отличает наличие разума. Его же присутствие губит нас, разрывая нашу связь с природой. А мать не что иное, как проявление самой природы, заботящееся о своем чаде.
— Почему ты не говорил мне, что я похожа на твою мать? — спросила Яна.
— Это обстоятельство изменило бы что-то в наших отношениях?
— Возможно, — ответила Яна и добавила: – Правда осветляет отношения.
— А разве я лгал тебе? — спросил я ее.
— Нет, ты скрывал, — с претензией в голосе заявила Яна.
— Я любил, — ответил я.
— Любил? — спросила она. — Ты сказал «любил» в прошедшем времени.
— Я люблю, люблю! — обняв Яну, я целовал ее еще не высохшие от слез щеки, но пора было уже постепенно менять тему разговора. — Смотри, как все вокруг наливается жизнью. Земля дышит свежестью под покровом молодой зелени. Хочется бежать сломя голову. Как в детстве!
Мне иногда кажется, что смысл нашей жизни заключен в том, чтобы пройти все ее перипетии, сохранив детскую непосредственность.
— В детстве мне снился один и тот же сон. Во сне я бегаю по католическому собору и играю со своим эхо. Я вижу распятие у алтаря и размытое ярким светом лицо священника.
— Девочка моя, наши сновидения непременно являются частью нашего пути, и неведомым мне образы связывают нас с нашим прошлым или будущим, которое также, как и тебе, является мне в ночных видениях. Но я не помню образов так, как ты. Во мне живут лишь ассоциации. Они словно стена, которую я не могу преодолеть. Я знаю точно: за ее пределами пропасть, и есть только один способ избежать падения — не заглядывать в нее. Но как?.. Как отвести свой взгляд, когда пропасть манит с неудержимо силой? Я вижу ее сквозь стену, разделяющую нас. Сквозь стену, по которой карабкаюсь в надежде преодолеть ее. Срываюсь. Лечу, испытывая волнующую дрожь падения.
— Я твой выступ на стене. Ухватись за меня, — прижавшись ко мне, вкрадчиво произнесла Яна.
— Но зачем? Все что, прожито, является лучшим. Как художник я себя исчерпал. Единственный источник насыщения для моей души — это головокружительное падение, ощущение полета, данное свыше для того же, для чего птице даны крылья.
— Но птицы приземляются для того, чтобы отдохнуть.
— Как и я. И мне кажется, что я делаю это в последний раз.
— Ты же говоришь о желании жить, о весне расцветающей?