Гогебошвили за каких-нибудь пять минут два раза спас взвод, машину и орудия.

* * *

Логунов услышал, как пули рванули железо кабины и тут же упал от сильного удара в голову.

"Попал-таки, - лениво, как-то даже спокойно поплыла мысль, как будто это касалось не его, а кого-то другого, - Плохо, что в голову... Отвоевался... А как орудия?
– вспомнил он.
– Орудия как?" Логунов открыл глаза, увидел на гимнастерке кровь, и снова закрыл. Рядом застонал Малюгин. Машина все ехала и ехала куда-то... Ехала мягко, слегка покачивалась... От этого покачивания Логунову захотелось спать. Когда открыл глаза, машина стояла. Возле нее кто-то разговаривал. Логунов прислушался, но не мог понять, кто говорит и о чем говорят.

Заскрипел борт, кто-то тяжело перевалился в машину и пополз по ящикам. Кажется, в его сторону. Потом он услышал прерывающийся голос Трибунского.

– У-уложил обоих... С-сука!..
– и Логунов удивился, потому что Трибунский никогда не говорил такого. Учителю нельзя.

Кто-то наклонился, расстегнул ему ворот гимнастерки. Он увидел Трибунского.

– Жив!
– обрадовался тот.

– Жив, - отозвался Логунов.
– Зацепило. Ничего особенного. Отремонтируют.
– Когда заговорил, ему стало лучше. Он поднапрягся и с трудом сел, привалился спиной к борту.
– Что с Малюгиным?

– В шею ранило, - сообщил Птичкин, который тоже оказался в машине.

– Тяжело?

– Нормально, жить будет. Сейчас я его перевяжу.

Логунову захотелось посмотреть, что там с Малюгиным? Попробовал повернуться, но голову опять резанула боль, и он закрыл глаза.

Трибунский понял, что сержанту плохо.

– Ну-ка, дай я толком посмотрю. Чего там у тебя?
– Он осторожно провел рукой по голове Логунова. На затылке выделялась громадная, величиной почти с куриное яйцо, шишка. Кожа на ней была рассечена, и из этого места медленно сочилась кровь: заливала голову, стекала на щеки, на гимнастерку.

– Что там?
– спросил Логунов.

– Повезло тебе, сержант, здоровенная шишка.

– Как это шишка?
– не поверил Логунов. Он чувствовал, что череп раскололо. И боялся даже подумать, как это выглядит.

– А так! Здоровенная шишка и царапина при ней. Йодом надо помазать, за недельку заживет.

– А кости? Ты внимательно посмотри. Кости разбило?

– Кости?
– Трибунский осторожно прошелся пальцами вокруг шишки.
– С костями, вроде, все в порядке. Это не от пули. Это тебя, как будто, дубиной по голове стукнули. Следует, конечно, заскочить в санбат, пусть посмотрят, хуже не будет. Но, думаю, к вечеру войдешь в норму. Повоюем еще. Ты только руками туда не лезь. Сейчас я тебя перевяжу. А что с пулеметом?

– Патрон у этого несчастного фрицевского пулемета заклинило. Зря "дегтярь" не взял.

– Заклинило?

Трибунский взял в руки пулемет, из которого стрелял Логунов. Вернее, то, что осталось от пулемета. Потому что сошки каким-то чудным образом изогнулись на манер бараньих рогов, а ствола вообще не было. От него остался только короткий обрубок, как будто срезал кто-то ствол острым ножом и выбросил его.

– Это, называется, заклинило?!

Логунов встал. Чувствовал он себя уже почти сносно, только голова по-прежнему очень болела. Он взял у Трибунского то, во что превратился пулемет и уставился на обрубок ствола.

– Нуда, патрон заклинило и я пригнулся. А "мессер" по пулемету угадал, - сообразил Логунов.
– Понимаешь, прямо по стволу.
– Он недоверчиво покачал головой, удивляясь такому редкостному случаю.
– А тот прикладом меня по голове...

Логунову было неприятно, что он растерялся от такого пустяка. Если разобраться, не ранение даже, вроде бы, дрыном ударили. А он разлегся. Нехорошо получилось!

– "Мессер" улетел?
– спросил он.

– Улетел. Надо голову перевязать, - напомнил Трибунский.

– Погоди... Малюгин, ты как?

– Да ить зацепил, бродяга...
– гимнастерка Малюгина была в крови, а шея укутана белоснежным бинтом. Птичкин расстарался.

– Значит жить будем. Повоюем еще.

– Повоюем, - согласился Малюгин.
– Чего не повоевать.

– Голову перевязать надо, - Трибунский и бинт уже приготовил.

– Постой, - отмахнулся Логунов. Он вспомнил про Столярова...
– Лейтенанта ранило. Первой очередью. Вы не видели? Может быть, Гогебошвили паникует? Посмотрите, что с лейтенантом. Я тоже сейчас...

Птичкин и Трибунский тут же исчезли из кузова. Морщась от боли, Логунов осторожно перекинул ногу через борт. Называется, дрыном ударили... А голова при каждом движении взрывается от боли, как будто там сидит хороший осколок. Медленно, в три приема, он опустился на землю.

Возле машины на спине лежал лейтенант Столяров. Гогебошвили успел принести сюда лейтенанта и стоял рядом. Голова у Столярова прострелена насквозь. Пуля вошла чуть выше лба и вышла на затылке. Лицо и гимнастерку залила запекшаяся кровь. Губы плотно сжаты, а глаза раскрыты и смотрят в небо, откуда прилетел и куда скрылся убивший его летчик.