* * *

В расположение взвода въехал "форд", груженый снарядами. С машиной приехали старшина Белякин и старший сержант Земсков, комсорг батареи, командир отделения разведки. Старшина привез объемистый сидор, набитый всякой всячиной, а Земсков снял с машины "дегтярь" и две коробки с дисками.

– Комсоргу привет!
– окликнул его Логунов.
– Провожаешь?

– Привет! Я вам пулеметик привез. Как часы работает.
– Земсков присел рядом с Логуновым, положил пулемет на плащ-палатку.

– Хорош, - погладил вороненый ствол Логунов.
– Ваш, от щедрот?

– Зачем от щедрот? На такие машинки мы скуповаты. Разведчикам сгодятся. Комбат со своего плеча жалует. А при пулемете шесть дисков.

– Приехал поднимать нам бодрость духа?

– Не стану поднимать. С вами отправляюсь. Комбат беспокоится, как бы вы пулемет не замылили. Хочет, чтобы после боя вернули. Я и взялся за ним присматривать.

– Понятно. Только мне он ни к чему. Видишь, какая у нас парочка?

– Вижу. Я и сам с ним управлюсь. Вдвоем может и пригодимся.

– Вдвоем пригодитесь. Ты лейтенанту доложи.

– А как же.

– И старшина с нами?
– спросил Трибунский.

– Нет. Старшине нельзя. Кормилец он наш и поилец. Его с вами оставь, так непременно каким-нибудь шальным осколком зацепит. Батарея оскудеет. Белякин это тоже понимает и старается не забегать туда, где жарко.

– Человеку жить хочется, и это, вообще-то, хорошо, - рассудил Трибунский.

– Хорошо, - согласился Логунов.
– Он подвинул к Земскому цинк с патронами.
– Помогай. Если тебе тоже жить хочется, набивай диск.

– Хочется, - Земсков раскрыл диск для "дегтяря" и стал укладывать в него патроны: трассирующий, бронебойно-зажигательный, обычный...
– Жить каждый хочет и должен хотеть. А вот выжить... Слово какое-то неприличное.

– Как думаешь, выживет?
– поинтересовался Логунов.

– Хрен его знает. Снаряды ведь ложатся не только на переднем крае, везде достать может. Но тяжело ему. Все время думать, что могут убить, от таких мыслей свихнуться можно.

– С ним поговорить надо по-хорошему, - как бы посоветовал Земскову Трибунский.
– Вас, комсоргов, для того и назначают, чтобы вы с людьми душевно разговаривали. И разъясняли текущий момент.

– Правильно рассуждаешь, учитель. Говорил я с ним. Разъяснял, примеры приводил. Все он понимает. Но не может ничего с собой поделать. У него в характере заклепок не хватает. В свое время их не поставили, а сейчас не просунешь. А так старшина старательный. Если чего достать - он справляется.

– Может ты не сумел подходящие слова найти?
– спросил Логунов.

– Может и так, - не стал возражать Земсков.

* * *

Старшина Белякин обходил солдат, спрашивал, не нужно ли кому чего?

Просили табак, нитки, спички...

Все это старшина предусмотрительно захватил с собой. Махорка "Моршанская" - чемпион среди горлодеров. Коробки спичек большие, с кулак величиной. Нитки толстые, крепкие. Пришил - вечно будут держать.

– Вы, ребята, нитки берите, - подсказывал Малюгин, - нитки завсегда пригодятся. Если кому тяжело, я в свой сидор положу.

– Положить-то ты положишь, а как их потом из твоего сидора достать?
– пошутил Птичкин.

– И не стыдно? Это я для тебя ничего не доставал?
– обиделся Малюгин.

– Ладно, не сердись, сейчас добудем нитки, - Птичкин подошел к Белякину.
– Прошу по случаю крайней необходимости две катушки.

– Зачем две?
– выдать сразу две катушки одному человеку Белякин не мог. На то он и был старшиной, чтобы не давать по многу.

– Собираюсь перелицевать свои галифе, - объяснил Птичкин.

– Перешивать? Зачем?

– Для красоты.

– Для красоты?..
– Старшина опытным глазом окинул вылинявшее за лето "вещевое довольствие" Птичкина.
– Чего их перешивать? Они уже того...

– Так не эти. У меня, товарищ старшина, в сидоре совершенно другие есть. Неприкосновенный запас. Но великоваты. Нас после этого боя наверняка отведут для пополнения и отдыха. Я их перешью и к местным барышням пойду в красивых новых галифе. Думаю, что для такого важного дела вы не пожалеете двух катушек.

Белякин сдался, не пожалел.

Птичкин немедля вручил их Малюгину.

– Это чтобы ты понял, как я тебе доверяю, Малюгин, - заявил он.
– Передаю безвозмездно. Потому что перед твоим сидором, Малюгин, я в неоплатном долгу.