Алекс, помедлив, устало потёр глаза и сделал глубокий вдох. Чёрт с ним, с пробуждением – но меньше всего он ждал подобного развития событий. Старался не думать.

Но думать следовало.

– Лазить в стол было необходимо?

Дождался, умник. Он мог бы рассмеяться, если бы внезапно не забыл, как это делать. Эрика вспомнила первой.

– Я случайно, - пожала она плечами, с усмешкой бросив фотографии на кровать, - подняла упавшую вазу – решила, что документы мочить неправильно и… Да кто из нас оправдываться должен?!

Голос её взвился, рассерженно рикошетя от стен. В покрасневших глазах, где парой минут ранее явно были слёзы, заблестели новые.

– Три месяца. Три паршивых месяца я мотаюсь сюда, как на работу, кручусь в мире искусства и слежу за репетициями. С детства мечтала найти отца и всегда боялась расспрашивать о нём. Я пьесу эту ему посвятила, а он… был у меня под носом?

Пауза.

– Когда ты собирался сказать?

За спокойным вопросом последовала тишина. Всхлипнув, девушка снова заплакала. Алекс отбросил одеяло и поднялся на ноги.

– Позволь мне объяснить…

– Не подходи! Ты и не собирался рассказывать, да? Я настолько ничтожна? А мама?!

– Не говори так! – мужчина шагнул, было, вперёд, но это заставило Эрику чуть ли не отпрыгнуть.
– Послушай, мне жаль, давай сядем и поговорим…

– «Жаль»? Господи, да ты сам себя послушай! Жаль – и всё?

– Я могу предложить больше, если у тебя достанет терпения. Зачем ты переоделась? Хочешь уехать посреди ночи?

Диалог стремительно катился куда-то не туда. Оберегаемая тайна, раскрытая из-за дурацкой случайности, слова, десятки раз прокручиваемые в голове и всё равно звучащие не по плану… Видит Бог, он не такое планировал. Уж точно не такое.

– Я проделала длинный путь, - игнорируя вопрос, шепнула Эрика, - я столько лет представляла, что вот, однажды… Помнишь, как у Беатрис? «Всё можно простить, лишь бы живой!». А как прощать ложь?

В сердце кольнуло неиссякаемым запасом вины. Впервые за много лет хотелось провалиться сквозь землю – только от одного взгляда, полного непонимания и обиды. Не злости даже, именно обиды.

– Почему ты молчал? – снова всхлипнула Эрика.
– Неужели мы с мамой не поняли бы, не приняли любые правила? Игры в шпионов, притворство… Где Джим Роджерс? Я ведь ради тебя перекопать целый город была готова. Я оплакивала тебя, идиот несчастный! И она тоже – нам было больно и одиноко, а ты… Почему ты молчал?

– Потому что боялся! – рассеивая остатки сомнений, произнёс Алекс.
– Да, фото – моё, и да, я всё знал, но тот Джимми умер, Эрика, четверть века назад. Что Луиза могла рассказать о нём? Что ты сама разведала? Наивный мальчик, которого бросила любимая девушка, не пожелавшая безнадёжного отца для ребёнка. Знаешь, как в двадцать один решаются проблемы?

Он вытянул вперёд левую руку, где на сгибе локтя прятались едва заметные параллельные линии. Три шрама… Он не помнил, как делал последний надрез, отключившись от кровопотери.

– Я был глупым упрямцем, стремился умереть. А судьба решила иначе, пнув меня в светлое будущее. Я не играл в шпионов и не примерял образы, новая жизнь началась стихийно. Казалось, после такого уже ничто не страшно, но я ошибся, - в памяти всплыло Верхнее кладбище и холодный ветер, продувавший аллею, - самым страшным было стоять рядом с тобой у могил и не падать от внезапного понимания. Не иметь никакой возможности сказать правду. Спросить о Луизе. Родители умерли, я остался; я – твой папа, вот он – жив и здоров! И как бы это выглядело?

– Ты мог признаться позже, - буркнула Эрика, - столько раз мог…

– Нет, - отрезал мужчина, - разве ты поверила бы в немыслимый бред? А другие? Единственный, кто знал правду – Сэм Гордон, остальных я избавил от неё.

В горле что-то неприятно сжималось. Потеря контроля над собой грозила нарисоваться, вызвав необоснованное желание тоже заплакать. Или захохотать. Как получится. Вот вам и «премьера», мистер Гаррет! Да здравствуют мистификации!