– Вот и я – ваша внучка-дочка…

В горле возник непрошенный комок, но она не была уверена, что сможет заплакать. Терзаемая собственными эмоциями, Эрика боязливо глянула на дорожку, проверив, как далеко ушёл Александр, и удастся ли, сняв фасад, разрешить себе немного слабости. Затем смахнула выступившую слезу с ресниц… И начала говорить. Запинаясь, подыскивая нужные слова, способные передать вкратце кулинарно-театральную эпопею, стартовавшую давным-давно, а теперь подводящую к новому – драматургическому – этапу.

Ощущение было странным – вроде первого экзамена в университете, когда нет ни опыта, ни представления, как и что и в каком порядке рассказывается. Январский ветер заставлял поёжиться, биение сердца звенело волнением, но, что ещё более странно, с каждым словом становилось легче… Будто моральный груз и напряжение отчасти уменьшались. Эрика знала о предстоящем прилёте мамы в город и поездке по тому же маршруту, знала, что коленки всё ещё дрожат, а руки, спасения и успокоения ради, вцепились в ремень сумки через плечо. Временем сегодня нельзя было распоряжаться – её ждали. А за первой слезой непрошено возникла вторая, и режиссёр, кажется, смотрел именно в эту сторону… Поймав краем глаза фигуру в темной куртке и шапочке, мисс Рубинштейн снова вытерла глаза и сделала глубокий вдох. При всей непонятности общепринятых откровений на кладбищах, душе и вправду сделалось легче. Возможно, тут крылось самовнушение. А возможно, просто момент понимания настал. Холодный воздух – чуть менее резкий – подтолкнул в плечо, как старый знакомый.

Александр терпеливо замер на дорожке. Он не комментировал понурый вид коллеги – трудно было определить, что он вообще думает о ситуации, ибо глаза, единственный источник его эмоций, по-прежнему скрывались за очками. Завидев девушку, режиссёр первым шагнул обратно, ни о чём не спрашивая, но всё же бросая быстрые осторожные взгляды. На одном из них Эрика, словно отметая тяжёлое и невысказанное, покачала головой.

– Я в порядке, честно, мистер Гаррет. Лишних новых хлопот вам не доставлю, ну, кроме обратного пути до метро или первой остановки.

– Будет вам о хлопотах. Я, кажется, только сейчас по-настоящему понимаю…, - осёкшись, он нахмурился, не зная, как продолжить. Младшая Рубинштейн, теребя сумку, пришла на помощь.

– Понимаете…?

– …До чего близка вам тема пьесы. Надеюсь, я звучу не слишком цинично?

– Нет вовсе, - призналась Эрика, чувствуя на щеке новую слезинку – стереть её незаметно было уже затруднительно, - говорю же, с моей семьёй сложно – эту половину я никогда не встречала. Хотя сегодня, после визита в театр, мне бы хотелось, чтобы они могли узнать обо всём – поговорить со мной, ответить.

Александр, шедший рядом, улыбнулся в своей излюбленной манере – сейчас это не казалось неправильным. Наоборот, девушка поняла, что теперь признательность ещё сильнее преобладает над неловкостью: сколь бы экстремальным владелец театра ни был, он так же отличался ненавязчивостью и тактом. Это стоило ценить.

Остаток пути каждый думал о своём.

– Вы написали про то, что ближе всего людям – неважно, каким именно, любым, - заговорил вновь режиссёр, - вы написали про семью. И вашей семье понравилась бы такая тема…

Старую территорию сменила новая. Впереди показалась парковочная площадка и здание администрации.

– Рада слышать это. И рада, что вы захотели ответить на мой вопрос, - сказала Эрика, удивлённая, как удалось не заблудиться и почти не замёрзнуть. Слёзы, к счастью, высохли, не привлекая излишнего внимания.

– Я захотел немного поддержать вас, даром, что совершенно не имею таланта поддержки. Нет, серьёзно, со всякими словами и теорией у меня напряг.

– А с практикой? – недоверчиво поинтересовалась девушка. Александр взглянул на часы – впервые с момента выезда – и приблизился к Ниссану.

– Насчёт практики есть одна креативная идея, но ей нужно дать время на созревание. Вы приедете на первую читку, не так ли?

– Приеду. Кстати, что мне полагается делать в процессе – слушать и восхищаться или спорить с вами в конце? Я действительно не знаю…

Режиссёр, открыв переднюю дверцу, многозначительно изогнул бровь.

– Надеюсь, до споров не дойдёт. А вообще там видно будет, мисс Рубинштейн. И по поводу моей идеи – тоже.

Эрика, кивнув, устроилась на пассажирском сиденье и посмотрела в последний раз на мрачноватую пустошь с серо-белыми плитами. Изначальный страх от визита притупился, как и ощущение того пресловутого комка в горле, что возникло возле могил. Александр, продолжая играть в джентльмена, сел за руль и пару раз улыбнулся – не то собеседнице, не то личным идеям. Возможно, пополам, так как Ниссан довёз не до метро, и не до остановки, а прямиком до театра, откуда стартовал. Эрика, для которой это было приятной неожиданностью, поблагодарила мужчину и распрощалась во второй раз. Мелькнула мысль, что, если он всегда такой, до споров действительно может не дойти.