Шрифт:
– То, что все лезут туда, где ничего нет! Пол носится со мной, словно я заболевший ребёнок, ты смотришь на меня, как на пациента, остальные сочувствуют…
– И восхищаются!
– Господи, создали из меня легенду! – раздражение Стефани плескалось через край. – Разве кто-нибудь действительно понимает, через что мне пришлось пройти?!
– Тебе станет легче, если ты расскажешь мне. Что-то зовёт тебя обратно в джунгли, в ту ситуацию. Здравый смысл сообщает мне, что заложник должен радоваться своему освобождению, а ты как будто им тяготишься. Налицо так называемый «стокгольмский синдром», уже прости мою профессиональную терминологию.
– Какой синдром? Опять эти дебри психики!
Эжени решилась быть откровенной.
– Стефани, я надеюсь, что ты простишь меня, - начала она, - помнишь мою диссертацию? Я почти закончила её. Она посвящена «стокгольмскому синдрому». Я недаром выбрала эту тему: ты – живое доказательство этого синдрома.
Стефани с любопытством смотрела на подругу.
– Я слушаю.
– «Стокгольмский синдром» описывает особое состояние психики заложников, когда они начинают симпатизировать, а порой и сочувствовать террористам. В тяжёлых случаях может даже произойти отождествление себя с ними. Если захватчиков удаётся обезвредить, бывшие заложники могут проявлять нешуточный интерес к их дальнейшей судьбе. Они просят смягчить приговор, могут навещать их в тюрьме…
– Что за бред?! – возмущённо воскликнула Стефани, начиная чувствовать беспокойство.
– Криминалист Нильс Бейерут, которому приписывают авторство этого термина, вряд ли согласился бы с тобой. Не хочешь узнать предысторию возникновения так возмущающего тебя синдрома? – Эжени внимательно смотрела на подругу, начиная понимать, что с ней не так.
Чуть помедлив, Стефани кивнула – хотя продолжение могло потребовать дополнительных душевных сил.
– В августе 1973 года бежавший заключённый захватил банк в Стокгольме, в котором взял в заложники трёх женщин и мужчину. Спустя пять дней полиции удалось освободить пленников, но каково было общее удивление, когда те встали на сторону преступника и, по некоторым данным, наняли ему адвоката за собственные деньги! А ведь их жизни все пять дней висели на волоске. Что, впрочем, не помешало им впоследствии навещать своего захватичка в тюрьме и просить для него амнистии. Он, видите ли, хорошо с ними обходился!
Эжени откинулась на спинку стула, с удовлетворением наблюдая реакцию Стефани. Лицо подруги заметно побледнело, пальцы нервно сжимали ножку бокала. Эжени решилась на прямую атаку.
– Стефани, на формирование «стокгольмского синдрома» уходит три-четыре дня, но ведь ты провела в обществе террористов гораздо больше. Между вами должны были сложиться какие-то отношения…
– Они гибли друг за другом, - еле слышно произнесла Стефани, - мы со Стивеном остались одни.
– Я понимаю, тебе эти воспоминания неприятны, - начала Эжени и вдруг осеклась, увидев, как разгораются глаза подруги.
– Как же он возникает, этот синдром?
– Под влиянием двух факторов – инстинкт самосохранения и установление личных отношений при длительном контакте. У тебя был месяц.
Стефани молчала.
– Ты красивая женщина, а Стив Дани, несмотря на те ужасы, которые он вызвал к жизни своими действиями, весьма привлекательный мужчина. Вылитый альфа-самец, на огонь которого женщины летят, подобно мотылькам. Сгорают, само собой разумеется… Я понимаю, что всякое могло произойти…
– Его интересовали только сокровища! – с горечью воскликнула Стефани и поставила бокал на стол так, что вино плеснуло через край. – Он одинок и несчастен не потому, что стал изгоем, а потому, что отказался от любви, от ещё одного шанса жить полноценно.
– Стефани, - Эжени внимательно смотрела на неё, ожидая признания, - что произошло между вами? Я не скажу Полу.
Стефани глубоко вздохнула, готовая во всём признаться, но в последнее мгновение сил хватило только на полуправду:
– Я успела привязаться к нему. Это неестественно, да?
– Как раз наоборот. Твоя привязанность – неважно, на каком этапе она зародилась – помогла выйти из этой переделки живой и невредимой. Нервы, конечно, у тебя ни к чёрту, но их мы подлечим, будь уверена.
– Транквилизаторами? Сделаете меня равнодушной к произошедшему? Эжени, когда ты последний раз была в диком лесу? Нет, не в ухоженном парке и не в ботаническом саду, а в тропиках, там, где не ступала нога туриста? Почему ты исследуешь глубины человеческой психики, но избегаешь коснуться источника, из которого проистекают наши самые тайные, самые дикие желания?
– Ты и в самом деле изменилась! – изумлённо глядя на неё, ответила Эжени. – Никогда раньше ты не говорила так и даже не имела подобных мыслей!
Стефани усмехнулась.
– Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я была пустой и избалованной, тяготы жизни меня не трогали. В джунглях родилось моё новое Я, а ты говоришь про какой-то стокгольмский синдром!
– Не я, специалисты. Между прочим, они добавляют, что террористы не влюбляются в жертв. Просто используют привязанность в своих целях.