способ обработки жизненного материала, однолинейно или даже однотемно,

суженно, сквозь определенный литературный канон оценивать

действительность. Подобные попытки втиснуть творчество Блока в новую

«синтетическую» схему особенно отчетливо проступают в статьях

Н. С. Гумилева на страницах журнала «Аполлон» (ставшего постепенно

органом вновь возникшей в 10-е годы акмеистической литературной

группировки) о «Ночных часах» и первом издании трилогии лирики. На

протяжении 900-х годов Блок с большей или меньшей степенью осознанности

боролся за право безбоязненного, трезвого взгляда на жизнь и ее реальные

противоречия, на человека и коллизии его сознания, связанные с

противоречивостью русской жизни. Особая трудность борьбы Блока с

примиряющими, сглаживающими жизненные противоречия схемами, с

искусственными конструкциями «цельного», «синтетического» человека, вроде

тех схем, которые предлагались ему символистами-соловьевцами, состояла в

том, что соблазны такого рода отчасти присущи были самому Блоку. Тут играли

роль многообразные факторы; немалое значение имела идейно-художественная

невооруженность поэта, но имело значение и то обстоятельство, что Блок, с его

тягой к жизни, к духовному здоровью, к человеческой полноценности, хотел бы

206 Галахов В. (В. В. Гиппиус). Рецензия на драму «Роза и Крест». —

Русская мысль, 1914, № 5, отдел 3, с. 31.

видеть их воплощенными в искусстве и, иногда даже не веря в

подсовывавшиеся ему схемы «цельности», в особо сложные поворотные

моменты соблазнялся такого рода схемами. Возникала подчас борьба с самим

собой, с художественно-философскими иллюзиями и самообманами. Однако по

мере движения самой действительности, разоблачавшей такого рода иллюзии,

Блок мужественно и твердо отказывался от самообманов, отстранялся от

мнимых соратников, искал и находил трезвую «пристальность взгляда» на

действительность и раздиравшие ее противоречия, на человека и его

трагическую судьбу в современном мире. В 10-е годы ему приходится вести

внутреннюю борьбу с попытками истолкования обретенной им самим

«классичности» как своего рода «синтетической» схемы, призванной якобы в

«оптимистическом» духе утвердить наличные социальные отношения.

Пытаясь построить программу новой, акмеистической литературной школы

на идеях «мужественного» приятия и «утверждения» жизни вне ее трагических

общественных противоречий, Н. Гумилев уже в рецензии на «Ночные часы»

хочет истолковать поэзию Блока как своего рода «синтез», примиряющий

разные литературные направления и тем самым дающий возможность

«примирения» в искусстве также и коллизий сознания. По Гумилеву, для поэзии

Блока характерно влечение «… не к делу или призыву, а к гармонии…»; в чисто

литературном плане Гумилев видит, что Блок в «Ночных часах» обнаружил

свою прямую преемственность от больших русских поэтических традиций —

Лермонтова и Некрасова. Однако, согласно Гумилеву, сами эти традиции —

литературные темы, которые Блок удивительно гармонически сливает: «Как

никто, умеет Блок соединять в одной две темы, — не противопоставляя их друг

другу, а сливая химически», — в итоге же «этот прием открывает нам

безмерные горизонты в области поэзии»207. Иллюстрируется же подобный

литературный «синтез» «Итальянскими стихами» и циклом «На поле

Куликовом», т. е. вершинами блоковского трагизма в истолковании

современного человека. Гумилев не отвергает эти важнейшие для Блока нового

этапа произведения, как это мы видели у Брюсова; он только подменяет

присущее им художественное единство истории — «химическим слиянием»

тем, получается «гармония» вместо блоковской лирической трагедии. Более

определенно общественный смысл построений Гумилева в связи с творчеством

Блока выступает в его статье о трилогии лирики в ее первой редакции. В

данном случае Гумилев философски обосновывает свои представления о

«гармонии», «химическом слиянии» разных тем, будто бы найденном