новаторы, с. 4). Наиболее примечательно, однако, освещение фигуры Блока в

опубликованном в 1930 г. рассказе «Бог как органическое целое». В рассказе

изображается препирательство на темы «синтетической философии» в кругу

обломков прошлого в первые годы революции; молча слушает, не вступая в

споры, присутствующий в зале Блок. Он изображен как театрализованный

персонаж: «Лицо его было ровно-розовое, неживое, как у актеров, кожа которых

стянута от частого грима, волосы жесткие». Уходя, автор рассказа

притрагивается рукой к колонне, прислонившись к которой «совершенно

неподвижно» слушал далекие от революционной эпохи прения Блок, и автора

поражает холод этой колонны: «Полировка спасала мрамор от разрушения и

тепла» («Бог как органическое целое». — Звезда, 1930, № 6, с. 27 – 28). Вся

цепь образов говорит о том, что для Тынянова теперь блоковская

«театральность» означает холодное, жесткое отвержение прошлого — старого

общества и его мировоззрения.

весь раздел завершается, а не открывается (как это имеет место в окончательной

композиции цикла) «Равенной», с ее темой сквозной перспективы истории,

существующей в людях и их трагических страстях. Композиция третьей части

трилогии лирики, вышедшей в свет в 1912 г., в этом же духе трагического

жизнеутверждения переосмысляет весь поэтический материал «Ночных часов».

Поэтому естественно, что современники восприняли и сборник «Ночные

часы» как качественно новый этап в развитии Блока. Как раз в связи с

появлением «Ночных часов» и предшествующих этой книге публикаций

современниками осознается вступление Блока в классический период его

творчества и органичность его связей с русской поэтической классикой. Еще в

1909 г. «невероятно близкий» Блоку Анненский писал о нем как о поэте,

представляющем собой «редкий» «пример прирожденного символиста»; при

этом под «символизмом» понималась импрессионистическая зыбкость, смутная

расплывчатость восприятий и образов: «Восприятия Блока зыбки, слова

эластичны, и его стихи, кажется, прямо-таки не могут не быть

символическими»200. А после выхода в свет «Ночных часов» внимательно

следивший за эволюцией Блока Брюсов уже твердо и уверенно пишет: «Как все

изменяется, когда мы переходим к последней книге Блока!.. Действительность,

200 Анненский И. Ф. О современном лиризме. 1. Они. — Аполлон, 1909, № 1

(октябрь), с. 23. Справедливость требует отметить, что для Анненского

символистичность блоковской поэзии и выражается только в

«импрессионизме», в более же конкретном анализе он выявляет в лирике

определенность, четкость стоящего за единичными стихами лирического

характера, притом, по Анненскому, это резко выраженный «мужской» характер.

Импрессионистические тенденции находил во втором периоде творчества Блока

также и Брюсов — в сборнике своих статей о поэзии он объединял под

рубрикой «Поэты-импрессионисты» Блока с К. Фофановым и И. Анненским

(Далекие и близкие. М., 1912, с. 157). Тенденцию объединить раздробленные

переживания городской жизни со смутными, зыбкими впечатлениями от

природного хаоса «в едином стремлении» находил в «Нечаянной Радости»

Б. Садовской (Рецензия на сборник. — Русская мысль, 1907, № 3, отд. 3, с. 52).

Критик А. Измайлов уже после «Земли в снегу» готов счесть «утонченность

субъективизма» главным в Блоке; целиком одобряя такой подход к

человеческому образу, будто бы присущий поэзии Блока, Измайлов утверждает,

что Блок «… весь… в попытках подслушать в своей душе смутные, полусонные

настроения, дремотные воспоминания», что «… область реального, ясного

чувства ему совершенно чужда, его совершенно не занимает» (Иероглифы

новой поэзии. — Образование, 1908, № 9 – 10, с. 39). Стремление трактовать

Блока как «субъективиста» и «импрессиониста», таким образом, одинаково

присуще как обычным, рядовым буржуазным критикам, так и символистам-

соловьевцам; от них оно закономерно переходит к современным западным

извратителям творчества Блока и иногда к единичным советским