мертвы как люди. Здесь сказывается с очень большой силой то, что Блок

отделяет «буржуа» и буржуазность от истории, трактует это как некую

внешнюю отработку истории, как ее мертвые, сухие сучья, которые следует

просто отрубать, и больше ничего. Сама же «стихия», творческое начало жизни,

отнюдь не асоциальна. В «Двенадцати» более чем где-либо, больше, чем в

дореволюционной лирике, «стихия» истолковывается социально.

Экспозиционная глава «Двенадцати» завершается так:

Хлеба!

Что впереди?

Проходи!

Черное, черное небо.

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди…

Черная злоба, святая злоба…

Товарищ! Гляди

В оба!

Социальный гнев, накопленный массами, «святая злоба» — это отнюдь не серая

безличность, но одно из творческих начал истории, органический элемент

«космических» начал стихии, ее черно-белых контрастов. Социальный гнев —

элемент трагедии, к которой никакого отношения не имеют сотрясаемые ветром

социальные марионетки.

Так же как в дореволюционной зрелой лирике Блока, в «Двенадцати» и это

отстранение буржуазных начал от истории далее оборачивается, несмотря на

все философские иллюзии и художественные слабости Блока, вещами

несравненно более сложными, чем это представляется на первый взгляд. Пока

же надо сказать только, что наиболее глубинные пласты содержания поэмы

неотделимы от ее конфликта, сюжета, героев. В известной части литературы о

Блоке последних лет чувствуется некоторая боязнь или своего рода конфуз

перед трагическим сюжетом поэмы, желание как-то отделить этот сюжет от

темы революционной стихии в ней. Однако подлинное содержание великой

поэмы неотделимо от ее конфликта и сюжета. Стихия входит в души героев,

«черная злоба, святая злоба» определяет и содержательное богатство,

трагедийную мощь индивидуальных переживаний героев, личностное начало в

них, — и отрицательные их качества. Основная сюжетная ситуация трагической

любви и ревности Петрухи, измены Катьки с Ванькой и убийства двенадцатью

красногвардейцами Катьки развертывается, сразу же после экспозиционной

1-й главы, на протяжении 2 – 6-й глав. Далее, через главы 7 – 10 развивается в

разных преломлениях сюжетно необычайно важная ситуация осмысления и

преодоления душевных последствий убийства Катьки. Полное (и особое)

слияние всех пластов и тем эпического повествования — социального,

эмоционально-лирического, сюжетно-фабульного начал — возникает только в

итоге всего этого развертывания единого конфликта, к главе 11. Глава 11

соотносится с экспозицией; заданная в экспозиции тема революционной стихии

как основного творческого начала современной истории полностью

раскрывается только здесь. Именно в 11-й главе двенадцать красногвардейцев

предстают полностью слитыми со «стихией», с «космической вьюгой»,

носящейся на черных, оголенных просторах современной истории, именно

здесь социальное начало («черная злоба, святая злоба») полностью сливается с

«космической вьюгой» в единый обобщающий образ революции:

В очи бьется

Красный флаг.

Раздается

Мерный шаг.

Вот — проснется

Лютый враг…

И вьюгб пылит им в очи

Дни и ночи

Напролет…

Вперед, вперед,

Рабочий народ!

Подобное композиционное построение, конечно, не случайно, — оно и

реализует особенный смысл содержания поэмы. Это значит, что сюжетная

ситуация любви и ревности Петрухи, приводящая в композиции к столь идейно

ответственным результатам, не может игнорироваться при рассмотрении самых

основ философского содержания поэмы.

Говоря о трагическом сюжете любви и ревности Петрухи, необходимо

помнить, что Блок еще в дореволюционной лирике высокую, эмоционально

наполненную страсть рассматривал в аналогиях и в единстве с трагедийно

толкуемым стихийным потоком истории. Именно с лирикой Блока прежде всего

и больше всего связано изображение любви Петрухи в «Двенадцати». В общем