именно приятие революции обусловливает новый и высший творческий взлет

Блока-художника. Нет ничего случайного в том факте, что именно в этот период

Блок с особой силой и последовательностью утверждает исторически-

созидательную роль трудового человека. И для Блока — общественного

224 Гегель. Философия духа. Соч., М., 1956, т. 3, с. 253.

деятеля, и для Блока-художника в высшей степени важно и показательно то, что

в статье «Интеллигенция и революция» решительно выводятся на первый план

широкие трудовые массы. Именно в их действиях прежде всего воплощен

«музыкальный напор» истории. Октябрь толкуется как один из узловых,

поворотных моментов истории прежде всего потому, что он — результат

действий масс, воплощающих этот «музыкальный напор». А вот как трактуется

Октябрь в сравнении с февральско-мартовскими событиями 1917 г. у

оппонентки Блока, З. Н. Гиппиус, в ее книге «Последние стихи» (1918):

Тли по мартовским алым зорям

Прошли в гвоздевых сапогах.

Февральско-мартовские события и последовавшие за ними попытки

установления буржуазной диктатуры представляются как «алые зори»,

общественный идеал; игнорируется то обстоятельство, что несостоявшаяся

чисто буржуазная революция ничего в насущных потребностях развития страны

решить не смогла. Трудовые массы, выступающие на первый план по мере

развития революции, презрительно отстраняются от истории, как начало, не

относящееся к ней («тли»). Вполне естественно для Гиппиус, при такой

трактовке роли трудовых масс, трудового человека в революции, также и

чрезвычайно четкое и вместе с тем пропитанное злобой по отношению к

трудовому человеку, человеку старых социальных низов, выявление

собственной позиции, недвусмысленное социальное самоопределение в

революции:

Лежим, оплеваны и связаны;

По всем углам.

Плевки матросские размазаны

У нас по лбам.

«Последние стихи» — необычайно художественно слабая книга; при такой

звериной злобе в отношении к народу едва ли могло бы быть иначе. Но книга

эта, может быть, наиболее законченное выражение позиции, полярно

противоположной Блоку во всех отношениях. Поэтому полемику Гиппиус с

Блоком, резко отрицательное отношение автора «Последних стихов» к

художественным произведениям Блока и его поведению в революционную пору

эта «поэзия» может объяснить без всяких дополнительных слов. Вполне

согласуется сборник Гиппиус и с последующим поведением самого автора — с

попытками, опираясь не только на кадетов, но и на Савинкова, и на махровую

контрреволюцию, любыми средствами организовать выступления против

Советской власти.

Завершая разговор о соотношении «Двенадцати» и «Интеллигенции и

революции», необходимо сказать еще следующее. Если в статье

«Интеллигенция и революция» Блок более открыто, твердо и последовательно

чем где-либо еще объявляет трудовую массу главной творческой силой

истории — вполне закономерно для него и то, что он сосредоточивает здесь

внимание на личности человека массы. Однако, как и прежде, Блок нисколько

не склонен конструировать искусственную гармоническую, «синтетическую»

личность нового человека в духе, скажем, теорий Мережковского — Гиппиус.

Говоря о простом трудовом человеке революционной эпохи, что «… в его

мыслях, для старших братьев если не враждебных, то дурацких, есть великая

творческая сила» (VI, 14), Блок, конечно, не на стороне буржуазных

интеллигентов, враждебно относящихся к революции, не считает он

«дураками» и трудовых людей, наделенных «великой творческой силой». Но он

и не идеализирует их. Он стремится понять исторически закономерную

противоречивость людей, наделенных «великой творческой силой».

Противоречивой предстает в изображении Блока и творческая интеллигенция,

недостаточно осознающая свою нравственную и историческую ответственность

за прошлое и будущее страны. Иных людей, людей сознательного

исторического действия, Блок просто не видит, творчески не чувствует — таков