Существо вопроса заключается, однако, отнюдь не в одностороннем

подчеркивании у Блока элементов критики по отношению к буржуазной

интеллигенции или даже шире — к буржуазной культуре, но в понимании того,

в каком конкретно-историческом контексте, в каком направлении и с какой

целью ведется эта критика. Важнее всего то, что для Блока сама коллизия

народа и интеллигенции, культурной высоты или даже изощренности

интеллигентов, связанных с правящими классами старого общества, и духовной

обездоленности людей, принадлежащих к трудовым слоям народа, является

итогом общественного развития. Таковы факты, — настаивает Блок, — можно

относиться к ним по-разному, но нельзя делать вид, что их не существует. В

предисловии к сборнику статей «Россия и интеллигенция» Блок подчеркивал то

обстоятельство, что у него «слово “интеллигенция” берется не в

социологическом его значении; это — не класс, не политическая сила, но

“особого рода соединение”» (VI, 453). Так же обобщенно толкуются им понятия

«Россия», «народ». Это подход художника, и сила его в том, что Блок

мужественно утверждает, что коллизия носит объективно-исторический

характер и свидетельствует о приближении роковых, грозных событий, т. е.

нового революционного взрыва в стране. Слабость в том, что, когда дело

доходит до обоснований этой трагической дилеммы, Блок прибегает к

своеобразной концепции «музыкального напора» как основы исторического

процесса, — концепции, в основе своей идеалистической.

Именно этот двойственный характер блоковской постановки вопроса

обусловливает в конечном счете провал нового драматургического замысла. У

каждого жанра есть свои законы, относящиеся прежде всего к области

содержания. У драматического героя должны быть ясные и четкие (хотя бы и

трагически противоречивые) позиции в исторической коллизии, лежащей в

основе произведения. Подчеркиваю, дело не в том, что Блок «выдумал» самую

коллизию. То, что Горький, скажем, совсем иначе разрабатывал эту коллизию,

чем Блок, говорит только о ее объективности, коль скоро к ней с разных концов

подбирались столь разные художники. О субъективном, выдуманном характере

коллизии говорили некоторые символисты, скажем полемизировавший с Блоком

Г. Чулков. Блок в ответ на это твердил одно: коллизия реальна. «… Пока мы

рассуждаем о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, —

оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой,

между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и

тело, разум и воля» (V, 351). Нетрудно заметить, что конец пассажа

представляет собой изложение концепции «Балаганчика» — иными словами,

соответственно новому этапу развития Блока, выражается одна из его главных

тем. Проблема народа и интеллигенции органична для Блока. Понятно, что коль

скоро Блока интересует больше всего героическая личность, способная

бороться с теми противоречиями, о которых он говорит, то художественно

решать ее он хочет средствами театра. Сам блоковский подход, несмотря на все

усилия автора, приводит к крушению замысла при его реализации. Но он

окажется решающим толчком для новых достижений Блока в иной области — в

поэзии.

Закономерно, что во время работы над «Песней Судьбы» эта драма кажется

Блоку «любимым детищем» потому, что он нащупывает здесь «не шаткую и не

только лирическую почву» (VIII, 240). В связи с ее замыслом у Блока возникают

мысли о «яде декадентства», который «состоит в том, что утрачены сочность,

яркость, жизненность, образность, не только типичное, но и характерное» (VIII,

227). Блок стремится преодолеть декадентский субъективизм в своем искусстве

и решать большие общественные проблемы средствами «народного театра»;

тема «России» и «интеллигенции» в письме к К. Станиславскому по поводу

драмы определяется как важнейшая в его творчестве: «… она не только больше

меня, она больше всех нас; и она всеобщая наша тема» (VIII, 265). Существуют

три редакции «Песни Судьбы». Необходимо в самой общей форме проследить